— Значит, из-за того, что вы приехали на шесть минут раньше…
— Да, но и тут полной уверенности нет. — Кесселс пожал плечами и беспомощно взглянул на него.
Когда он, лавируя между столиками, шел к выходу, Абелс увидел, что он хромает.
У могилы читали молитвы, но Абелс думал о своем. Он заметил, что собравшиеся передают друг другу лопатку. Через минуту она дойдет до него. Не упуская ее из виду, он опять и опять вспоминал слова Кесселса, сказанные в самом конце разговора: "Быть может, их машина просто ехала по набережной, быть может, они что-то унюхали, видя, как я жму на педали, и повернули за мной следом. Представьте, что я бы приехал к Борхстейну вовремя, то есть шестью минутами позже, кто знает, может, они просто проехали бы мимо и ничего бы не произошло".
И ничего не нужно больше доказывать, думал он, ничего не нужно объяснять.
Над головами стоящих у могилы людей он увидел дрозда. Птица опустилась в зеленую крону сосны. Казалось, звонкими трелями своей песни дрозд хочет заглушить тупые удары падающей на гроб земли. Абелс стоял и слушал, слушал до тех пор, пока в воздухе не остался звучать один лишь звонкий голос птицы.
Стеклянный мост
Часть I
Больше узнать о Марии Роселир не удалось. В то время я не могла расспрашивать о ней. Оставалось самой представлять ее облик по скудным сведениям: год рождения, местечко, где она жила. Прошло более двадцати лет, прежде чем мне удалось выбраться в Авезеел, в деревню, о существовании которой я не подозревала, когда впервые услышала это название. Оказалось, она находится в области Зеус-Влаандерен, у самой границы с Бельгией.
Осенью сорок третьего мне снова пришлось сменить адрес. Прожив в Харлеме три месяца, я только начинала осваиваться, как вдруг однажды вечером нам сообщили, что наутро за мной придут. Памятуя о предыдущем переезде, я со страхом ждала нового.
Всю ночь напролет шел дождь. Струи ливня барабанили в оконное стекло, грохотали по желобу кровли. Прежде в такую погоду я уютно устраивалась под одеялом и мгновенно засыпала. Но сейчас шум дождя не давал мне забыться; ворочаясь и вздрагивая, я часами прислушивалась к нему. Все так же дрожа — кто знал, что ожидало меня на этот раз, — я собрала утром дорожную сумку. Однако мои опасения рассеялись, едва внизу, у лестницы, я увидела его. Что-то в самой его манере держаться сразу располагало к доверию. Синий габардиновый плащ, потертый портфель под мышкой — казалось, он меньше всего стремится привлекать к себе внимание. Он назвал только свое имя, даже не спросил, как зовут меня, и предложил пройтись до остановки харлемского трамвая пешком. Видно, подумал, что я давненько не выходила из дому.
Во время нашей поездки ничего особенного не произошло; в трамвае было свободно, почти не слышалось разговоров, и, если не считать кондуктора, никто не ходил по проходу, и никому не было дела до пассажиров. На остановке вошли двое, обычные попутчики. Мы сели во второй вагон, поближе к раздвижной двери. Я смотрела на серое небо, на голые перелески, на лужайки, зиявшие влажной чернотой, когда мы выехали за город. Слева по железнодорожной насыпи нас дважды обгоняли поезда, и оба раза казалось, будто трамвай на миг замирал без движения. Мой спутник, расположившись напротив, читал аккуратно обернутую книгу. Прядь темно-каштановых волос косо падала ему на лоб, он отводил ее назад, но волосы не слушались. Когда мы подъезжали к конечной остановке, он закрыл книгу, сунул ее в портфель и с улыбкой кивнул мне: "Приехали". На верхней губе у него пробивалась тонкая полоска усов, которые он отращивал, явно чтобы казаться старше.
Спустя полгода я снова попала в Амстердам, но на этот раз в другой квартал, на тихую улочку в районе Ниуве-Зёйд, где Карло подыскал мне комнату в мансарде, пустоватое помещение со скошенной стенкой. Все нехитрое убранство помимо кровати составляли кухонный стол, табурет, импровизированная подставка для керосинки, пара ящиков с кухонной утварью и прочим скарбом. Прямая стена комнаты соединялась с дымоходом, так что можно было поставить печку. И на следующий день он наладил простую круглую печурку, которая тут же загудела, едва он поднес к ней зажженную газету. "Тяга хорошая", — сказал он. На этой же неделе он принес мне запас брикетов, продовольственные карточки и целую сумку продуктов. Я не стала спрашивать, откуда у него все это и где он добыл деньги. Гораздо труднее было не спросить о документах, которые он мне обещал. Это были мои третьи по счету документы.