Пыхтящему разозленному мужчине ничего не остается, как оставить свои попытки и тяжело топая, уйти вперед, матеря при этом нахального пассажира по правде занявшего его место.
— Спасибо… — как только грузная тень подвыпившего сливается с мраком и затихают шаги, тихо проговаривает Джек.
По правде, лучше он будет терпеть надменного циничного «интеллигента», с замашками доминанта, нежели придирки к себе всю ночь от выпившего такого скота.
— Не за что, — безэмоционально отвечает мужчина, и всё же через неполную минуту дополняет, — Неудачное ты время для поездки выбрал, малец.
— Я не выбирал, — обижено шипит Джек.
— Выбрали тебя?
— Что-то вроде этого… — хмыкает парень, бесполезно ковыряя защитное стекло на смартфоне, пытаясь отчего-то увеличить и без того большую трещинку, — А вас что подвигло в предпраздничное веселье сесть на последний рейс? Неужели водитель не захотел вести или билеты на чартеры раскупили?
Джек честно не хочет обидеть, но и проигнорировать статус и внешний вид не может, потому и отчасти подстебывает, да и любопытствует, впрочем, не надеясь на откровенность.
Однако же мужчина только усмехается, не зло, по-доброму, пока мальчишка этого не замечает, в уме ставя ещё одну галочку, о сообразительности и дерзости этого чертенка, и отвечает предельно честно:
— Мажорство, бронировать билеты в город, до которого сорок пять минут лету, а что до водителя, должен же хоть у кого-то быть выходной по поводу праздника.
— Воу…
— Что, не ожидал, что попал в точку? — понятливо и почти хитро усмехается незнакомец, довольный смущением в этом восклицательном тоне парнишки.
— Ну… как бы, да, — тушуется Джек, хотя, по сути, чувствует себя отвратно.
— Мальчишка…
— У меня как бы имя есть!.. — возмущается Фрост.
— Ты его не называл.
— Джек, — злобно бросает парень, — Джек Фрост.
— Питч, — в ответ представляется мужчина, едва веселый от того, что смог таки вывести этого белоснежного на разговор и знакомство, пусть даже через злость.
— А фамилия?
— Разве это важно в столь недолгосрочной поездке?
— Нам ехать всю ночь, даже часть утра, и вообще я свою назвал! — праведно возмущается Джек, не понимая, почему его задело так то, что этот, чтоб ему, не хочет полностью называться.
— Блэк… — во всю уже веселится мужчина, но маску невозмутимого спокойствия удерживает.
— Вот и замечательно… — Джек кивает, не понимаю кому конкретно — себе или названному соседу, и уже хочет развернуться, прерывая на странность колкое знакомство, как телефон вибрирует, присылая сразу три СМС.
Фрост чертыхается, видя знакомые номера, морщится, как от кислого фрукта, и не хочет открывать, но последние крохи наивного любопытства пересиливают и он открывает сообщения. Напрочь забыв о мужчине, что сидит рядом.
«Ты вообще думаешь что делаешь?»
«Немедленно вернулся! Мы всё объясним!»
Джек только шипит, потому что словно слышит, каким тоном ему это бы сказали, и нехотя открывает последнюю.
«Что случилось? Почему ты не пришел, как и договаривались? Неужели я тебя обидел, милый?»
— Милый, значит? — столь холодное шипящее раздается рядом, что Джек испуганно вскидывается, резко пряча телефон экраном вниз, и сам теперь отвечает грубо:
— Тебя это не касается!
— Уже на «ты» перешли? — змеиным шипением в ответ, так, что обескураживает паренька и он находится лишь для нервного и грубого:
— Иди ты к черту!
И отвернувшись утыкается в окно, следя как они, наконец, выбираются из городской черты, и дорога становится намного уже и темнее. Парень нервно затыкает уши наушниками, врубает на полную музыку и пытается отвлечься. От всего. От чертового дня, от проклятых недодрузей и этих сообщений, от лживости одного конкретного индивидуума и, что самое странное, от этого зазнавшегося наглого сукиного сына, который сидит рядом и настолько нахально лезет в его жизнь. Так словно… Словно…
Фрост прикусывает губу, не пойми от чего чувствуя, как жар поглощает огненной волной все тело, и винит во всем просто собственный раздрай, а не то, что сейчас произошло. И совсем, совсем нет! Ему показалось. И в глазах цвета золота не промелькнуло бешеное собственничество напополам со злостью. С чего бы это! И совсем не поэтому у Фроста сейчас так бешено бьется сердце.
Джек старается отвлечься и, в конце концов, не замечает, как за мельканием фонарей машин и деревьев, успокаивается, вслушиваться в текст песни и медленно погружается в теплую дрему, разморенный включенной печкой и мнимой надуманной безопасностью о всякой ерунде. Через четверть часа парнишка полностью вырубается, утомившийся днем и несправедливой судьбой.
***
Он просыпается лениво, долго, с сумбуром в голове и мерным урчанием двигателя где-то совсем на фоне. Джек хмурится, не понимает, почему стало так жарко и почему музыка отключена, точнее наушники не на нем.
И какого черта так неудобно?
Парень ворочается на сидении, устраивает голову поудобнее на чужом плече и найдя более удобный угол, мягко улыбается, наслаждаясь теплом и спокойствием.
Что, блять?
Фрост дергается, когда информация доходит до осознанной проснувшейся части мозга, только приподняться ему не дают; чужая, но такая теплая рука давит на затылок, осторожно, словно приручают загнанного зверька, а над ухом раздается тихое и убеждающее:
— Успокойся и спи дальше.
— Но…
— Спи, — бескомпромиссно и твердо, так, словно это уже данность, а не соседство в течении максимум часа. Но парень, уставший и намаявшийся за день, вымотанный эмоционально, потому он плюет на правила и его почти моментально сманивает в сон заново.
И пусть Джек наигранно борется, для возмущения напрягается, но через пару минут глаза всё равно слипаются, и он отключается по новой, едва потеревшись щекой о мягкую шерсть пальто. Тихого удовлетворенного хмыка он, конечно же, уже не слышит, вровень и тому, как длинные пальцы мужчины осторожно начали перебирать белые волосы.
— Возможно, я не просто так гонялся за тобой, подобно тени, Оверланд…
***
Под два с половиной года из города в город, по командировкам, с заключением важных контрактов, спонсируя несколько институтов, гранты для выдающихся студентов, увольнение финансового директора компании — обычная дорогая жизнь, достаточно влиятельного человека, которого уважают и приглашают на каждый званый вечер бамонд столицы… Скучно, рутинно, порой злобно.
Зам, которая треплет нервы со сроками поставок и заключения договоров, новый автомобиль, опять поездки в чужой город, либезейство очередного директора престижного университета, с просьбой финансирования. Ничего не значащий просвещенческий вечер, с кучей мажоров студентов и какими-то лекциями ботаников — данность, а на экране недавно выпущенного нового планшета отсчет от той же стервы-зама: балеты куплены и можно сворачивать дела в этом регионе. Бокал вина, ленивый взгляд через весь зал, на сцену… Новенький студент, экстерном закончивший школу, которого озвучивает ведущий проекта. Очередной мажор за деньги папочки пробившийся так высоко или тучный заучка, что не видит дальше своих очков? Ему смешно только до момента, пока мальчишка не поднимается на сцену.
Его мальчишка. Потому что черная рубашка на нем бы смотрелась куда идеальнее, чем нежно-голубая, и волосы к черту не зачесанные, уложенные аккуратно, а растрепанные белые, пушистые, после ночи, долгой, жадной, жаркой… Бокал не трескается в руке только потому, что он отставляет его на стол, вцепляясь взглядом в хрупкую фигуру на сцене.
На следующий день, конечно же, он посылает, причем чуть ли не прямым текстом, губернатора другого региона, с неправдоподобным объяснениями, что и здесь есть ещё что делать. Зам же впервые молчит, смотрит слегка удивленно, с непониманием, почти как на идиота, но молча оставляет на столешнице из черного дерева отчёт и стуча каблуками удаляется.