— Да, именно так и считаю, ибо добился этого! И ты мальчишка должен считать так же, а не позволять этим ублюдкам себя контролировать, словно ты мальчик на побегушках! И, о конечно же, смирившись едешь к той, что и видеть тебя не хочет! Действительно всё ещё хочешь носить розовые очки или может снимешь и посмотришь на мир реально, без веры в лицемерные слова тварей, что тебя окружают?
— Да ты… — Фрост отшатывается, маска злости дает трещину и под ней отчаяние, обида, всё та же, и он прекрасно понимает, что мужчина прав, пусть и сделал некрасивую вещь, пусть и оправдания так себе, но… Его никто не ждет, он никому не нужен, им пользовались, пользовались все, кто его окружал. А теперь диссонанс, потому что рядом он — этот черт, высокомерный наглый, циничный, который говорит в лицо, и похуй ему на нормы поведения.
— Сволочь! Ты не имел никакого права! А ежели так вашему величеству мешало, то мог бы разбудить и я бы выключил! Но нет! Ты ведь… ведь… Ты за действия — не за слова!
— В действиях больше толку, нежели от слов! Тебе ли не знать?
— Иди нахер! Как же… какой же ты… Бесишь! С самого первого твоего появления. Думал, спокойно доеду, уеду из этого города, прокляну все, вернусь, забуду! Но нет, появляешься ты и всё наоборот! Всё полностью! Перевернул и выплюнул, считаешь, что тебе все позволено, считаешь… — Джек переходит на повышенный тон, не до крика, но вполне может этим разбудить ближайших пассажиров; разозленный, на пределе, потому что его всё достало, и он хочет высказать хотя бы кому-то всё что накипело, пусть удаленные СМС и написанные ответы лишь повод. И остановится Фрост уже не может, он в раздрае, такой полностью открытый, злой.
Мальчишка со своей вспыльчивой глупой речью и обвинениями пропускает момент, всего секунду, заминку на миг, но вот его жестко дергают к себе, цепко приподнимают голову за подбородок и целуют, проникая языком в рот, обнимая за талию, и жестко прижимая почти в плотную.
Джек задыхается, давится своим же удивленным стоном, ощущает чужое тепло, аккуратность и одновременно страсть, и нежное касание к своим волосам. Это всё настолько быстро, необычно, несвойственно, что первый миг он благополучно позволяет, а после дергается, пытается оттолкнуть, взбешивается, подобно волчонку в клетке, напуганному такой реакцией, напуганному больше тому, что собственно сердце ускоряет свой бег.
Черт, это слишком… ненужная реакция, ведь он за логику! Но, блядство, целуется Блэк действительно охуенно, настолько, что попытки вырваться провальные: Питч лишь притягивает ближе, успокаивает поглаживаниями по спине, и Джек за пару секунд забывает, а злость смывается тем необычным, захватывающим, тем, про что он читал, но никогда не испытывал в жизни, даже когда его обнимали, дарили подарки, признавались в любви. Он никогда такого не чувствовал. Но не сейчас, не в руках этого…
Пара секунд, необычных, волнующих, тянущихся, как патока и таких же сладких, как бы мальчишке не хотелось это обозвать испугом или замешательством. Он тихо, едва слышно, стонет, сдается, позволяет, списывая всё на свою лояльность, а не интерес что же будет дальше, расслабляется в сильных мужских руках и поддается, кротко отвечая, пробуя чужие губы на вкус, задыхается, когда его сжимают сильнее и… посылает к черту всё логическое, правильное и пугающее. Какого вообще хера он делает и зачем — уже не в приоритете.
Бешеное, нечто сильное, мощное захватывает в ту же секунду, словно крышу срывает, и Джек жмется ближе, приобнимает Блэка за шею и целует сам, а по спине и рукам бегут мурашки, и голова кружится.
Первый. Первый, сука, поцелуй. Настоящий, действительно настоящий! И с кем?
С охуенным мужчиной… Фрост вскрикивает, нежно, страстно, когда его дергают ближе, нетерпеливо покусывая за нижнюю губу, и вцепляется пальцами в чужое плечо, хотя так желанно хочется скинуть пальто и руками по рубашке, по черному дорогому хлопку, расстегивая верхние пуговицы. Джек стонет приглушенно от своего же представления, позволяя чужому горячему языку нагло ласкать, облизывать, дразнить и задыхается от затяженности поцелуя и собственной смелости. От того, что хочется плюнуть и пересесть на колени Питча, обнять сильнее, позволить, наконец…
Что ж позволить, Фрост?
Что?
Мысль единственная трезвая какого он творит резко бьет в голову, в сознание, словно молния, и Джек тут же резко отшатывается, с заполошенным сердцебиением и загнанным шумным дыханием, он нервно облизывает губы, отталкивает от себя мужчину и настолько же стремительно отворачивается к окну, прислоняясь горячим лбом к холодному, местами подмороженному, стеклу. Какой стыд, какой пиздец…
Парнишка не знает, сколько так сидит, зажмурившись в тишине, в темноте, судорожно сжимая тот самый треклятый телефон в руке. Он думает обо всем, начиная с приезда в город и до того что случилось. Гоняет в голове по несколько раз, понимает пару истин, понимает прекрасно, что до этого и не испытывал ничего к тем, кто ему признавался в любви и хотел встречаться, понимает, что даже Лу — это так — глупость, почти детская. И очень четко понимает то, почему его звали Ледяным Джеком в школе, а после даже в университете. А эмоции, которые у него таки оказывается есть и ещё какие, проснулись и высвободились только вот с этим… Этим.
Джек пораженно выдыхает, оставляя облачко конденсата на холодном стекле и облизывает губы, чувствуя на них чужой вкус… Жмурится, проклинает себя же, потому что первый начал этот глупый скандал, не знает, как теперь себя вести, хотя очень благодарен тишине и тому, что его никто не трогает.
Блэк даже не коснулся его, не окликнул после всего этого. Дал шанс придти в себя? Мудро… Парнишка качает головой, обзывая себя последним словами. Ведь не дурак же, с золотой медалью, с этим почти сейчас ничего не значащим экстерном, с научными работами и лучший ученик, ведущее лицо в разработках нескольких серьезных проектов, которые спонсируются важной шишкой в их городе… А все правила, формулы, законы, всё логическое и четкое сейчас осыпается девчачьими блестками — именно ими, потому что несущественно глупо. Потому что уже поступил по-другому, дал совершиться тому, что не следовало. Но чего очень всегда хотелось…
Какой же он дурак, а не гений. Просто дурак. Глупый семнадцатилетний мальчишка. Губы априори растягиваются в насмешке самому себе, и Фрост уставше прикрывает глаза, приказывая себе сделать пару вдохов и выдохов и только после этого начать предпринимать хоть какие-то действия. Или же они просто замнут тему, и не будут говорить до самого утра. Или он как последний трус притворится спящим…
Но парнишка же не усидит на месте в одной позе.
Задача та ещё. Но сам виноват в первой своей очереди, вот самому и расхлебывать. А потому, впервые за все это время, Фрост неохотно отлипает от окна, ведет рукой и смотрит время на сотке.
Час. Прошел целый час с несколькими минутами. А ему казалось минут десять от силы. Сегодня чувство времени его подводит. И чувство такта, кстати, тоже. Только Джек лишь кривится от паршивости всей ситуации, и нехотя распрямляется, слыша, как щелкают позвонки. Хочется уйти от того вакуума, неловкого и почти сырого на осязании.
Но не выходит, и ледяной ветер шумит из-за и набранной автобусом скорости, сбивает и шум где-то впереди сидящих подростков или девушек, приглушенно щебечущих, благо хоть это почти неразличимо из-за гула мотора. В конце, или через ещё непродолжительные несколько минут, Фрост не выдерживает и, сдавшись от неловкости и скованности, принимает самое глупое и маломальское решение, в конце концов, ему кажется что хуже уже не станет, да и если выйдет, то обеспечит себя спокойствием на всю оставшуюся поездку. Потому, под свой же усталый вздох, Джек решается аккуратно в полтона заговорить: