Он — раб, и предки подлые его
Рабами были предка моего!
Кто он такой, чтоб милостью моей
Возвесть его в достоинство царей?
Чтобы слова его словами счесть,
Что оскорбляют нашу власть и честь?
Ни страха предо мной не стало в нем
И ни стыда перед людским судом!..
Но мы такой отпор дадим ему,
Так я его ничтожность покажу,
Что этот необузданный дикарь
Опомнится, раскается, как встарь!»
И царь Дара гонца найти велел,
Который бы находчив был и смел.
И, отправляя, дал ему наказ.
В словах, как острый серп и как алмаз,
Човган и крепкий мяч послу вручив,
В две эти вещи тонкий смысл вложив.
И дал с кунжутным семенем мешок, —
Свою угрозу в притчу он облек.
Посла отправив, глаз он не спускал
С дороги царской… Все ответа ждал.
Посол примчался в Рум, клубясь, как дым,
Язык свой сделал бедствием своим.
Явились к шаху стражи во дворец,
Сказали: «От Дары опять гонец!»
Стал пред царем гонец, как был — в пыли.
Как перед ликом солнца — ком земли.
Гонец увидел шаха — фарр его,
И речь застряла в горле у него.
Пал пред величьем Искандара он,
Ослабнув телом, страхом сокрушен,
Уста к подножью трона приложил,
Молитву по обряду сотворил.
Царь молвил: «Сядь, о деле расскажи,
Цель твоего прибытья изложи!»
Сказал носитель тайны, пав во прах:
«Сто раз благослови тебя аллах!
Нет сил мне говорить перед тобой…
Но обо всем, что велено Дарой,
Коль ты позволишь, речь я поведу,
А скажешь — «нет», смиренно прочь уйду».
Посланец Искандару дал понять,
Что он о многом должен толковать.
Сказал: «Дара, по милости своей,
Взымает дань со всех земных царей.
Берет харадж, по праву древних лет,
Хоть в том у нас нужды особой нет.
Но шахи, что зависимы от нас,
Что исполняют наш любой приказ,
Харадж не забывают в срок платить,
Чтоб о своем покорстве заявить.
Отец твой нам платил, пока был жив,
Служил нам преданно — и был счастлив.
Но умер он… Ты сел на отчий трон.
Ты б должен делать то, что делал он.
Но не пошел ты по его пути,
Решил от послушанья отойти.
Три года с вас налог не поступал.
Но царь царей не требовал и ждал.
И наконец гонца решил послать,
Чье дело — недоимки собирать.
Но ты с гонцом столь дерзко говорил,
Что, знать, забыл — кто есть ты, чем ты был.
Но так как ты — годами молодой —
Не стукался о камень головой,
Мы поняли: невежество и тьма
Сильны в тебе от малого ума!
Великодушье мы должны явить
И, как ребенку, промах твой простить.
Но образумься и не прекословь;
Дань собери — к отправке приготовь;
И сам спеши — под царственную сень,
Поцеловать высокую ступень!
Чтоб не покрыться пятнами стыда,
Будь честен с нами, предан нам всегда.
Увидишь много милостей от нас…
Но коль отклонишь царственный приказ,
Тщеславьем и гордынею объят,
И дивы злобы дух твой победят, —
Поймем, что буйство младости твоей
Благоразумья твоего сильней.
Привез я от великого Дары
Тебе, о царь, достойные дары!»
Так краснобай-гонец проговорил
И мяч с клюкой пред шахом положил.
Сказал: «Тебе, как юноше, под стать
Клюкою мячик по полю гонять!
Тебе приличны — мяч, клюка, майдан.
Но царство — это не игра в човган!
Коль вновь ты возразишь царю царей,
Стыдясь признаться в слабости своей,
Тебе возмездье ныне, а не месть,
И зол своих тебе тогда не счесть.
Ты знай, что больше войск в его руке,
Чем семени кунжутного в мешке!»
И принесли мешок посольский тут,
В котором был просеянный кунжут.
Проворно это семя на ковре
Гонец рассыпал, преданный Даре.
«Вот наше войско! Пусть сочтет его,
Кто не боится шаха моего!»
Умолк посол и опустил глаза,
Все стихло, будто пронеслась гроза.
С улыбкой Искандар внимал ему,
Все высказать — не помешал ему.
Когда гонец все, что хотел, сказал —
Он так ему достойно отвечал:
«Дара — чистопородный кей и шах,
Быть нам примером призванный в веках.
Но я, тебе внимая, изумлен:
Как стал в своих словах несдержан он.
Владык вселенной, как презренный сброд,
Достойнейших — рабами он зовет!
Царей, которых во главе людей
Поставил бог по мудрости своей,
Дара решил рабами называть?
Но тут пути добра не отыскать.
Мы все — рабы Иездана, только бог
Меня своим рабом назвать бы мог.
Пускай твой шах подумал бы сперва
Пред тем, как эти вымолвить слова.
Себя с великим богом он сравнил,
Грех святотатства страшный совершил
Меня безумцем пьяным он зовет,
Дитятею, не знающим забот.
Меня он обвиняет в трех грехах,
А сам он богохульствует — твой шах!
Коль уважения меж нами нет —
И примирения меж нами нет!
Допустим, что я мал, а он велик, —
Но как несдержан у него язык!
Большая птица — аист; но и он
От ястреба уходит, устрашен.
Твой царь Дара мне милость оказал,
Клюку и мяч в подарок мне прислал.