АЛИШЕР НАВОИ СТЕНА ИСКАНДАРА
Перевод со староузбекского В. Державина
Первые главы содержат восхваление аллаха, пророка Мухаммеда, посвящение и наставление сыну султана Хусейна Байкары, наследнику хорасанского престола Баднуззаману
В следующих главах Навои говорит о своем душевном состоянии после завершения четырех книг «Пятерицы». Он утомлен, но полон решимости приступить к написанию пятого дастана своей Хамсы
Навои с уважением вспоминает своих предшественников, создавших пятерицы, Низами, Эмира Хосрова Дехлави и своего друга и учителя Джами
Далее следует краткое изложение истории шахов Ирана — легендарных пишдадидов и кейанидов, ашканидов (исторических аршакидов) и сасанидов
Начало сказания об Искандаре, ведущее к нахождению истины. Открытие подлинной его истории, в которой запечатлено веление промысла
Противоречия в родословной Искандара вымышлены летописцами; исследователи, устраняя эти противоречия, узнают правду о его происхождении
Когда правитель Файлакус ушел в ворота вечности, престол его бренного владения занял Искандар
Тот, кто былое кистью оживил, Завесу над картиной приоткрыл: Четыре царских рода власть несли В пределах обитаемой земли.[1] А длилось время их, как помнит свет, Четыре тысячи и триста лет; И тридцать шесть еще последних лет И десять месяцев еще вослед. То были открыватели цари, Мирозавоеватели цари. И мир тысячелетний, и покой Вкусил при тех владыках род людской. Но, призванные благо утвердить, Цари не все успели совершить. В сей малый срок, что дан живущим в дар, Взращен был добрым шахом Искандар. Коль перечислим все его дела, То всякий скажет: «Слава и хвала!» Теперь я суть вступленья объясню, Происхожденья тайну проясню. Четыре царских рода было. Он После второй династии рожден. Когда покинул мир последний кей, Бахман Дара вселенной правил всей.[2] Дара гордился, что цари земли Ему покорно дань свою несли. Тогда в Юнане правил Файлакус, Его царем признали Рум и Рус.[3] Все свойства были царственными в нем; Он — ангел был в обличии земном. Чтоб знать его историю, возьми Прочти царя поэтов Низами. В сказанье, что как вечный свет горит,[4] Он так о Файлакусе говорит: Хоть в мире счастлив был его удел, Наследника он — сына — не имел. Тоской по сыну был он удручен, Скажи: опоры в жизни был лишен. И вот однажды, позднею порой, С охоты возвращался он домой. И увидал в пустыне властелин Столпы и стены сумрачных руин. Врата и свод обрушились давно, Как сердце, что тоской сокрушено. В тени руин заснул он, утомлен, И был дыханьем утра пробужден. Услышав стон, воспрянул он, глядит: Пред ним, мертва, роженица лежит. И с ней — новорожденное дитя, На гибель обреченное дитя. Ее мучений день конца достиг… Был жалобен и слаб младенца крик. Как будто понимал малютка сын, Что вот он — беззащитен и один. А Файлакус? Живое сердце в нем От состраданья вспыхнуло огнем. Он кликнул слуг, велел дитя хранить, А мать умершую похоронить. Найденыша того забрал с собой И стал его счастливою судьбой. Он Искандаром отрока назвал И трон ему, как сыну, завещал. Другой хранитель памяти веков[5] Так открывает корни двух родов. Даре румиец дочь — дитя свое — Вручил, как деревцо из мумиё. Но дело к недостойному концу Пришло: Дара вернул ее отцу. Лишь ночь царевна с мужем провела, И некий дар бесценный обрела. И был жемчужницею перл рожден, И мир был этим перлом изумлен. Среди преданий, что хранит Иран, Одно открыл неведомый дихкан, Что будто Искандаров было два. Один из них — как говорит молва — Разбил Дару, другой же пребывал Всю жизнь в походах и возвысил вал. Теперь поведал нам иной рассказ Царь мудрецов, живущий среди нас, Хранитель истины, чье слово — свет, Наставник наш, храни его Изед, Об Искандаре, о его делах Джами пропел нам в сладостных стихах. Пошел я той же трудною стезей; И летописи были предо мной. Но я, от малых знаний был немым, Придя к Джами, советовался с ним. «Двух Искандаров не было! — сказал Учитель мне и свитки показал. — Походы все и подвиги его — Деянья человека одного!» Так говорил правдивый Низами, Так подтвердил и в наши дни Джами. Открыт источник истины один, Что Искандар был Файлакусов сын. Исследуя, я правду проверял, В исследованье правду отыскал. Так говорил истории знаток, Что изучал сей двойственный чертог: Обретший Искандара Файлакус Его и царства утвердил союз. Он слуг и войско щедро одарил, Врата дворца для празднеств отворил. Блюдя порядок царский и завет, Дал оку ясновидящему свет.[6] Заботясь о наследнике своем, Он ни на час не забывал о нем. Он воспитанье истиной питал, Достойной пищей разум воспитал. Не только в царской роскоши, в тиши Его растил он, в глубине души. Так перл таится в сумраке глубин, Так в руднике скрывается рубин. Достойными он сына окружил И путь ученья перед ним открыл. Накумохис приставлен был к нему,[7] Наставником пытливому уму. Тот, что как небо в знанье был велик И всех явлений мира связь постиг. Ты скажешь — видел острый взгляд его Зерно и корень сущего всего. Главой ученых был он в пору ту: Ему был сыном славный Арасту. После кончины своего отца Стал Арасту светильником дворца. Был он велик. Минули сотни лет — Ему подобных не было и нет. И мудрый Файлакус избрал его Учителем для сына своего. Счел порученье Арасту за честь; Была от звезд ему благая весть: Когда глаза он к небу обратил, Читая предсказания светил, Все, что добро и зло сулить могло б, Предугадав, составил гороскоп. Ища решенья в знаках звезд ночных, Исчислил Арасту значенье их. «Родился, — прочитал он в небесах, — Счастливый, мудрый, справедливый шах. Весь мир он обитаемый пройдет И славою наполнит небосвод. Владыки примут власть его и суд, Ярмо его приказов понесут. Он мир великодушьем осенит, Ему, как бубен, солнце зазвенит. Движение светил предскажет он, Заветный узел тайн развяжет он. Познанье в кровь и плоть его войдет. Он целый мир сокровищ обретет. Законы звезд он заключит в число И по рукам земное свяжет зло. Пройдет он по неведомым морям, Проложит путь к безвестным островам. Судил всевышний на заре времен — Все царства мира завоюет он». Так, проведя последнюю черту, Свой гороскоп закончил Арасту. Скрижаль наук он стройно начертил И к обученью шаха приступил. Плоды столетних поисков и дум Впивал, как влагу, отроческий ум. Когда он грань науки познавал, Другую грань догадкой раскрывал. Был в жажде знанья истинно велик От бога одаренный ученик. Весь век учась, он прожил на земле, Был сведущим во всяком ремесле. Он также, с первых дней своей весны, Стал привыкать к ведению войны. Он знал, что милость царская войскам — Разгром и поражение врагам. И в конном отличался он бою, И в пешем закалялся он строю. Скажу ль — стрелой пронзал он сеть кольчуг? Нет, мыслью разрывал он сеть кольчуг. Копьем он ратоборцам нес беду; Метнув копье, он поражал звезду. Своим мечом он разрубал гранит. Где меч его? Земля его хранит. Метнув аркан на крепостной отвес, Достиг бы он и крепости небес. Когда свои войска он в бой пускал, В долину рушились громады скал. Против дракона обнажая меч, Дракона мог он надвое рассечь. Он быстрой мыслью, пуще ратных сил, Как молнией внезапною, разил. Стал наконец державный ученик В искусстве ратном подлинно велик. А Файлакус в ту пору умирал; И он проститься с сыном пожелал. Могучий стан годами был согбен, В глазах его земная слава — тлен. И устремился Искандар к нему — К отцу и властелину своему. Прощения у бога попросил Шах Файлакус и сыну власть вручил; Державу завещал его руке И опочил на гробовой доске. Две было ветви древа: из одной — Гроб сделан, трон вселенной — из другой. На первой ветви птица песнь поет, А на другой гнездо другая вьет. Отца оплакивая своего, Готов был шах отречься от всего. Но после, по внушенью мудреца, Он вспомнил завещание отца: «Врага в свои владенья не пускай. Мой прах на поруганье не предай! Пусть именем твоим, твоей рукой Мой будет вечный огражден покой! Я вырас