Посмотрела с усмешечкой на залегших амазонок и суетящийся себе в убыток спецназ — очередная парочка, кстати, опять пытается подобраться к основанию, камикадзе несчастные! – на оцепивших шестой этаж пехотинцев — светлые капли запрокинутых лиц и черные черточки боевых марчеров, — на почти невидимую в сумерках стрелу портового крана.
И, наконец, словно случайно — на свою настоящую цель.
Восемь туго натянутых крепежных тросов.
Они шли от центрального полого стержня антенны, черными лучами разбегаясь на сотни метров, далеко за пределы крыши…
Тер-рак… Негромко, словно порвали брезент. Еще двое. Интересно, если таки медики не успеют — кем эти несчастные будут в следующей жизни? Сегодня где-то наверняка всплеск рождаемости…
Сняла рюкзак. А что — имеем право! Вполне невинное действие, может, у нас там еще карамельки имеются? Сделала пару шагов в сторону — не глядя, занятая проверкой крепления лямок. По идее, выдержать должно, а там — оракул знает. Ну, что, Зоя — рискнем?
Присела, накинула рюкзак на трос, вцепилась в лямки и прыгнула.
А чего тянуть?
Это, Зоя, называется Подвесной Канатной Дорогой…
***
====== Правила ни за кого ничего не решают ======
Точка Отсчета ИК
Лайен.
—…Трос заканчивался у второго этажа северо-западной тамбурной зоны. Пехотинцы там были, шестеро, из них трое — на первом этаже, это же периферия, никто не ожидал… Она воспользовалась грузовым желобом, но к этому времени первый этаж был полностью блокирован. Очевидно, она поняла, что прорваться не сможет, и скрылась в санблоке.
Лайен замолчал. Каа с шипением втянула воздух, дернула морщинистой шеей. Еще раз. Опять зашипела. Лайен успел подумать об аптечке, прежде чем понял, что нулевая просто смеется.
— И, разумеется, среди бравых мальчиков не оказалось ни одной бравой девочки!.. — Каа опять зашипела. Вопрос если и был — то явно из разряда риторических, потому что какая же идиотка пойдет в простую пехоту, ежели в наличии имеется огромное количество разномастных амазонских корпусов?
— И, разумеется, когда через полчаса они-таки сумели прийти к консенсусу с синьками и допустили тех до сортира — там никто ничего не обнаружил. Так?
— Почти.
— О? И в чем я ошиблась?
— Им потребовалось сорок три минуты. И они обнаружили мембрану мусоросборника. Выдавленную.
— Мусоросборника? Это становится интересным. Дальше!
— Дальше — ничего. Проверили контейнера, прочесали тамошнюю помойку — пусто. Детектор зашкаливало, пока они догадались, пока уговорили синек отойти подальше… У нее было более полутора часов форы. Вполне достаточно времени, чтобы покинуть порт.
— Ошибаешься. Вполне достаточно времени, чтобы покинуть Базовую.
Лайен позволил себе осторожный смешок:
— Ну, это уж вы … — и осекся, наткнувшись на пронзительно-голубой взгляд.
Хреновое это дело — чувствовать себя бандерлогом.
Стенд
Надверхний уровень
Эльвель.
…Хочешь знать, почему я спалился? А зачем тебе это? Лишь затем, чтобы потом самому уберечь свои крылья? Впрочем, неважно. Я на Солнце смотрел. В упор. Не зная еще, что нельзя на него подолгу вот так… Впрочем, и это неважно. Если б и знал — ничего бы не изменилось. Разве можно, увидев его — отвернуться и больше уже никогда. Ну и что, что сгорел. Тоже неважно. Важно лишь то, что оно продолжает… /Из Утренних песен Эльвеля, Для-Песни-Рожденного четвертого поколения, Стенд, наземная форма, время Первого Кризиса. Перевод подстрочный, адаптированный. Взято из Инфотеки, раздел «история», подраздел «Эпоха зарождения Ордена Божественной Зои»\
— Это ты будешь той слабоумной дочерью рль, которая уверена, что сам Эльвель будет чистить ее лькис?
Женщина фыркнула в ответ, гордо опустила голову, но от более резких проявлений негодования воздержалась — здесь была все-таки территория этих зарвавшихся голоруких юнцов, и тонкие вбок-ветки опасно подрагивали под ногами.
К тому же — стоит ли связываться с закомплексованной мелюзгой, если вчера тебе так повезло? Не какой-нибудь безымянный-безбуквенный, а Сам Эльвель, чья безглазость вошла в легенды. Утра не проходит, чтобы кто-нибудь не начинал разрабатывать новую хитрую стратегию по его завлечению в собственную команду, да только что-то пока никому не удавалось даже и близко.
А тебе — повезло.
— Мы вчера с ним встречались на Площадке. До крови. Я выиграла.
Пауза была совсем крошечной, почти незаметной. И тут же Рентури зашипел презрительно, бесстыже скаля зубы и гримасничая вне досягаемости ее длинных рук — был он хотя и нагл беспредельно, но далеко не глуп. И зубы ничего так, хорошие такие зубки, и запястья чисто выбриты, красавчик, любая с первого же взгляда заценит и будет прикидывать — если и не о постоянном членстве, то хотя бы в качестве запасного. Впрочем, тебе-то что отвлекаться на чужие симпатичные зубки, когда вчера сам Эльвель…
— Хвалилась рль, что скиуса поймала!
Кто-то прыснул в кулак, кто-то рассмеялся более откровенно. Они были молодыми и глупыми и безоговорочно верили в непогрешимость своих капитанов, даже когда капитанами были керсы. А может быть — тем более, когда капитанами были керсы.
Впрочем, Эльвель не просто керс, каких много.
Эльвель — этот Эльвель.
Он один.
Женщине было даже немножко жалко их. Ослепленные собственной верой, они не заметили, как напряглись пальцы Рентури, как засветилась тревога в глубине его ехидно прищуренных глаз. Рентури был старше. И на собственном опыте знал, что такое поводок.
И еще он знал, что никогда не проигрывают лишь златоглазые…
— Это правда, — сказала она просто и даже немного грустно. Конечно, приятно иметь в запасных Самого Эльвеля. Но куда приятнее было бы, вступи он в ее команду добровольно.
Однако не зря прозвали его слепым, врийс забери его крылья и крылья его детей! Ладно, ветер с ней, с добровольностью. Притащить такую добычу пусть даже и на самом жестком поводке — тоже не рль чихнула.
Они уже не смеялись. И Рентури молчал, вцепившись потемневшими пальцами в верх-ветку и глядя куда-то поверх ее головы.
Она обернулась.
Он балансировал на самом кончике невероятно тонкой горизонтали — та подрагивала, прогибаясь, — каким-то чудом удерживаясь неподвижно, стоял безо всякой опоры, руки скрещены на груди, плащ перекинут через плечо. И был он близко.
Во всяком случае — гораздо ближе остальных…
Кто-то охнул. Кто-то сказал с отчаяньем: «Не может быть, нет, только не он!» Рентури перестал дышать. Голос Эльвеля — знаменитый бархатный голос Для-Песни-Рожденного — был вкрадчив и обманчиво мягок.
— Эйни-ю, и охота тебе на старости лет дурью маяться? Что скажут приличные капитаны, если увидят тебя в нашем обществе? Твоя репутация…
Она сощурилась. Сказала очень тихо — так, чтобы расслышал лишь он, да еще, пожалуй, Рентури:
— Поводок — штука тонкая. За него ведь и дернуть можно.
Ей хотелось быть великодушной — в разумных, конечно, пределах.
Он ответил еще тише — она скорее угадала, чем услышала:
— Не делай этого. Не стоит.
И ужаснулась на секунду — что же ты творишь?! Это же не просто штрафник — это Эльвель, живая легенда, нельзя с ним вот так…
Но — лишь на миг.
— Пойдешь ко мне в команду?
Он шевельнулся и спросил вкрадчиво, развернув голос широко-полостным веером, чтобы услышали все:
— Капитаном?.
Такого не прощают. Даже живой легенде.
Она больше не сомневалась.
— Покажи руку. Левую, у локтя. — И, напрягая Голос, — Покажи руку. НУ?!
Надо же как-то ставить их на место, молодых и зарвавшихся до полного беспредела.
Эльвель улыбнулся — сладко так и нагло, как лишь он один умел. Крутанулся вокруг вбок-ветки, не меняя позы и удерживаясь лишь пальцами ног. На секунду показалось — сорвется, длинный плащ самым краешком почти задел ее по лицу.
Не сорвался. Завис вниз головой в прежней позе, не шевельнув ни одним лишним мускулом и даже не перестав улыбаться. И, продолжая улыбаться, вежливо проинформировал, куда именно и каким образом может Эйни-ю затолкать себе свои требования.