Анри не был склонен осваиваться в светской среде, он даже отказывается использовать возможности, причем многочисленные, войти в светские кружки, которые помогли бы ему найти хоть немного того самого забвения, которое он так отчаянно искал. Мыслями он весь — в Милане, в доме на площади вблизи театра «Ла Скала», — там осталась Матильда Дембовски. Он пережевывает одни и те же мрачные мысли во время своих долгих одиноких прогулок на Монмартре и в Булонском лесу: «Я был тогда так несчастлив, что с тех пор ненавижу эти чудесные места». Похоже, он даже не старается излечиться от своей тоски.
Его образ жизни в этот тоскливый период оставался, впрочем, неизменным. Он вставал в десять часов, в половине одиннадцатого завтракал в кафе «Руан» в компании с Адольфом де Марестом и со своим кузеном Роменом Коломбом — «человеком цельным, справедливым и рассудительным, другом моего детства». Но беда в том, что его собеседники в разговоре не блещут умом: «Плохо то, что эти два человека не понимают ровным счетом ничего в науке человеческого сердца и в описании этого сердца средствами литературы и музыки. Бесконечные обсуждения этих материй и те выводы, которые можно извлечь из каждой новой достоверной жизненной истории, — вот разговор, который мне по-настоящему интересен. Кстати, выяснилось, что г-н Мериме, которого я так уважаю, также не испытывает интереса к беседам такого рода. Мой друг детства, мой замечательный Крозе (главный инженер департамента Изер), превосходно рассуждает на эти темы. Но его жена вот уже несколько лет как отняла его у меня — она ревнует к нашей дружбе. Как жаль! Превосходный ум у г-на Крозе — а если бы еще он жил в Париже! Но женитьба и особенно провинция удивительно быстро старят человека: ум становится ленивым, движение мысли совершается редко и потому становится затрудненным, а потом и вовсе невозможным».
Насладившись чашкой кофе с двумя булочками, Анри провожал Мареста на службу: «Мы идем через Тюильри, затем по набережным, останавливаемся возле каждого торговца гравюрами». Но, когда они расстаются, — «наступает самое ужасное время дня». Возможно, чтобы отвлечься, он посещает Лувр? «В 1821 году во мне еще сохранялись остатки любви к итальянской живописи». Но и тогда вид шедевров, хранящихся там, сразу напоминал ему дворец Брера и Матильду.
Возможно, он ищет тени и прохлады под старыми каштанами Тюильри и читает там одну из пьес Шекспира — он недавно приобрел английское издание. Время от времени чтение прерывается, и тогда Анри опять возвращается мыслями к ней. «Я почти не помню того времени — все дни тогда были похожи один на другой. Все, чем обычно привлекает Париж, меня отталкивало. Сам либерал, я находил либералов возмутительно ничтожными. Я понимаю сейчас, что сохранил лишь печальные или обидные для себя воспоминания о том, что видел тогда. Тучный Людовик XVIII, с бычьими глазами, в карете, медленно влекомой шестеркой серых лошадей (я встречал его постоянно), особенно внушал мне неприязнь. <…> Наконец наступало время обеда, 5 часов, и я устремлялся на табльдот в отель „Брюссель“».
За табльдотом Анри встречается со своими знакомыми и «некоторыми оригинальными фигурами, являющими собой нечто среднее между мошенниками и мелкими конспираторами» вроде депутата Жана Жозефа Антуана Курвуазье, бывшего адъютанта генерала Мишо и будущего хранителя печатей. После обеда он идет в кафе; это приятные моменты, так как там случаются неожиданные встречи — как, например, с Луи де Барралем, хотя Анри, повстречавшись с ним, не знал, о чем с ним разговаривать. Он пропадает от тоски и скуки. В очередной раз Париж оказывается для него чужим: «Я находил в себе только недостатки. Я хотел бы быть другим человеком».
Кроме Адольфа де Мареста он поддерживает отношения с Никола Реми Лоло, который спустя полтора года станет одним из трех владельцев компании стекла и хрусталя «Вонеш Баккара»: «Честнейшее сердце, твердый характер; человек наименее интеллектуальный и наименее образованный из всех, кого я знаю. Но у него есть два таланта: первый — зарабатывать деньги, при этом никогда не играя на бирже, и второй — знакомиться с женщинами на спектаклях или во время прогулок. В этих талантах он не имеет себе равных, особенно во втором». Был еще и некий Пуатвен, но ни одному из исследователей впоследствии не удалось установить, кто он такой.