Юная вуирка села в углу взяла веретено в правую руку, а левой начала вытягивать прядь мягкой серой шерсти и перекручивать ее пальцами. Она наблюдала за тем как в ее руке веретено крутится на деревянной скамейке со спокойным, умиротворенным лицом. В мастерской она могла часами напролет сидеть под комком шерсти, крутить веретено в пальцах, изо всех сил стараясь сделать нить одинаково тонкой по всей длине, и размышлять.
Вечером, когда солнце над Рамоисом почти село и на улице заметно стемнело, Ника возвратилась домой из мастерской. Она оглядела большую комнату и обратила внимание на угол между стеной и деревянным ящиком слева от двери, где отец всегда оставлял свои лук и колчан. Но в углу стоял только лук Николь.
Ника опустила взгляд на свои ноги.
«Снова одна» – подумала она и прокрутила колеса в сторону своей комнаты.
Около деревянного сундука, который был намного меньше того, что стоял в горнице, вуирка начала развязывать расшитый желтыми нитями длинный пояс, обернутый вокруг ее талии три раза. Николь взмахнула черно-желтой лентой, и та опустилась в сундук. Бурая кожаная куртка распахнулась, не поддерживаемая поясом, и Николь стянула ее с запястий, поджимая локти в груди. Кожаные штаны Ника спустила сначала сзади, расстегнув пуговицу над хвостом, а потом, подтягиваясь то одной, то другой рукой к подлокотнику, чтобы ягодицы немного приподнялись, стягивала штаны вниз.
Как только сложенная одежда оказалась в сундуке, Николь выдохнула и расслабила спину, откинувшись назад. Она вспотела и проголодалась.
Вуирка выкатила коляску из комнаты и начала искать. Обшарила все места, где могло быть что-то съестное: ящик, в котором обычно лежали свежие овощи, оказался пуст; в печи не стоял горшочек со свежим папиным супом из черной куропатки; в погребе стояли банки с маринованной свёклой и на нитях висели сушеные грибы, от которых Николь начало воротить. Одним словом, есть было совершенно нечего. А хотелось Нике наваристого супа с овощами и хоть каким-нибудь мясом, как готовил папа. И воды.
Облик супа остался в ее сознании и подтолкнул на мысль о готовке, но денег, чтобы сходить на рынок и купить продуктов, она тоже не нашла, даже пары эулов, на которые можно купить килограмм мяса. И до оплаты работы в мастерской еще несколько дней. Николь закрыла глаза и призвала клона.
Он был одет в хлопковую рубашку и бурые шорты, точно такие же, как на настоящей Николь. Но так как сама она не собиралась и не могла никуда пойти, а хотела отправить клона на охоту, его нужно было подобающе одеть.
Клон ушел в комнату юной вуирки, пока она сидела в своем кресле около печи. Он достал из сундука одежду Николь и прихватил мешок для дичи, повесив его на пояс, взял лук и колчан из дальнего угла комнаты, где должно было стоять отцовское снаряжение, и вышел из дома.
Эмоции на лицах двух одинаковых вуирок полностью совпадали, и нельзя было отличить одну от другой, если не учитывать то, что настоящая Николь прикована к креслу на колесах. Этой эмоцией была лёгкая радость, заставляющая улыбаться.
Клон прошмыгнул через двор и перепрыгнул забор за домом, быстро и тихо, чтобы не попасться на глаза случайному прохожему.
Вуирка бесшумно шагала по знакомой тропе мягкими лапами, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к звукам леса. С разных сторон раздавались то шорох раздуваемой ветром листвы, то щебетания маленьких пташек; на каждый, даже самый тихий звук, уши Николь дергались в том направлении. Но все было не то: или птица слишком маленькая, или зверь убежит в свою нору и скроется глубоко под землёй.
Ника уже держала лук наготове, ей оставалось натянуть тетиву и выпустить стрелу, нужно было лишь дождаться подходящей мишени.
Она увидела гнездо почти на самой верхушке пожелтевшей ольхи, над которым кружили две черные птицы.
Николь убрала лук и стрелу в колчан на поясе и уцепилась когтями за кору соседнего клена, с которого открывался хороший обзор на воронов. Она не спеша карабкалась до первых толстых веток и не переставала краем глаза наблюдать за гнездом с маленькими серо-бурыми птенцами и их родителями.