— Между прочим, я паковала чемоданы, — парировала фроляйн Штайнберг.
Хорошо хоть не уточнила, что сбор чемоданов по ее понятиям включал в себя сортировку вещей на «полезные» и «всякую дрянь.» Причем к последним относилось все от помады до новых шляпок с вуалью. К первым — темные платья и практичное нижнее белье без кружев.
— Ах, чемодааааны! — нежно проворковала Гизела, в голосе которой зарождалось цунами. — Чемоданы, значит. И что же ты туда положила, позволь спросить? Хотя погоди, не отвечай! Дай угадаю: платья, устаревшие тридцать лет назад? Черные, серые и темно-коричневые, в которых любая женщина похожа на продавщицу в трауре? Или шляпки? Нет, конечно, ты взяла шляпки. Ха! Лучше бы не брала. Никому в голову не придет такое надеть. По крайней мере, добровольно. Да у тебя каждый чепчик похож на ведро для угля!
— А тебе дай волю, ты б и на саван рюшки пришила, — не выдержала Берта, — и на гроб наш дорожный аппликацию наклеила. Не только снаружи, но и изнутри.
— Это был декупаж.
— Нет, это была профанация. И вообще, не до тряпок сейчас. Как думаешь, успеем все обстряпать до рассвета?
— А как будто у нас есть выбор! Он что, не может быстрее ехать? Эй, вы там! — Гизела так нежно постучала по окошку кучера, что стекла задрожали, — Долго еще?
— Люблю я немецких барышень, — умиротворенно пробасил извозчик, обращаясь скорее к своей лошадке, чем к пассажирке, — так бойко стрекочут, будто карамельки во рту перекатывают. Ничего, м'м, нам только за угол завернуть и почитай что приехали.
Лошадь согласно фыркнула. Болтовня хозяина успокаивала ее нервы, изрядно взбудораженные перспективой везти двух голодных упыриц. Извозчик же ни о чем не догадывался. Мертвенно-бледные лица девушек вкупе с их крепкими духами — свежий жасмин в каплях росы у одной, незамысловатая лаванда у другой, — соответствовали образу аристократок, прочно укоренившемуся в его сознании. Сам того не ведая, сегодняшней ночь он, возможно, отправился в свой последний путь.
— Скоро приедем. Вот, слышишь, приедем мы скоро. Интересно, скоро — это когда мы только начнем дымиться или уже превратимся в пепел?..
Берта еще раз посмотрела на белесую полосу горизонта. Они трясутся в кэбе уже более получаса. Даже если им нужно поставить всего-навсего одну печать, или сделать реверанс, или что там от них потребуется — даже так они не успеют вовремя вернуться в Белгравию, под безопасную сень отеля.
Есть, правда, один способ. Даже два, а то и больше. Отсюда до отеля можно, к примеру, долететь. Так всегда быстрее. Не нужно беспокоиться о дорожных пробках. Твои единственные конкуренты — лишь очень удивленные вороны. Но для этого потребуется… ее глаза сами собой отыскали возницу и впились — фигурально выражаясь — в полоску кожи между немытым воротником и неровно обстриженными волосами…
Нет, лучше изжариться!
— Скоро значит скоро, — сдержанно проговорила она. — Тем более, что извозчик отвезет нас обратно. Спроси, он ведь нас дождется?
— Давно бы уже английский выучила, — огрызнулась Гизела.
Она вновь наклонилась к переговорному окошку и добросовестно перевела вопрос, как делала это в детстве, на уроках английского. Тогда гувернантка, — такая же немка, как и она сама, потому что на англичанку у фон Лютценземмернов не хватало денег, — заставляла ее переводить скучнейшие тексты с лексикой, которую понимал не всякий историк. Этими упражнениями ее муштровали долго и упорно, так что язык Гизела знала в совершенстве. Другое дело, что он имел мало что общего с тем английским, с которым ей пришлось столкнуться в Лондоне. Но что эти англичане вообще понимают в своем языке?
— Знавал я одну немку, так она отлично пекла штоллен — это рождественский пудинг по-вашенски, — кэбби порадовал Гизелу еще одним антропологическим экскурсом. — А вот дожидаться — уж увольте, м'м. Дурные тут места. Ходят толки, — надвигая цилиндр на глаза, продолжил он, — будто нашего брата здесь частенько находят обескровленным, а лошадь обглоданной. Так-то вот.
На этих словах кобылка взбрыкнула, намереваясь поскорее вытряхнуть опасных пассажирок, а те довольно переглянулись.
Одна радость, что адресом не ошиблись.
Кэб подкатил прямиком к высоким воротам, за которыми виднелся и дом, почти сливавшийся с темным массивом Риджент Парка. «Дарквуд Холл» гласили готические буквы, выбитые на каменной таблице. От поместья сразу повеяло чем-то родным и близким, как от домашних пирогов, свежевымытого деревянного пола, огня в камине… ну и обескровленных трупов, конечно. Выглядело все так, будто архитектор задался целью проиллюстрировать слово «мрачный» для какого-нибудь словаря с картинками. Вместо традиционных львов, по обе стороны ворот восседали горгульи и плотоядно косились на посетителей. Аллеи были обсажены корявыми деревьями, которые, казалось, двигались за вами вслед, стоило только отвернуться.