— Да, я понимаю, — девушка опустила голову на руки, часто кивая, и закрыла лицо ладонями.
А что ещё им оставалось делать? Радоваться лишь, что к тем опытам их не привлекли. Да и вообще, что их почти не трогают и дают заниматься своей работой. Аккерман поднял серые глаза к ясному небу. И, несмотря ни на что, оно было красиво. Иметь время и силы наслаждаться такой мелочью во всём этом — очень ценная возможность.
Вероника никогда раньше не думала, что невозможность видеть солнце, открытое небо, ощущать кожей свежий ветер — такая тяжёлая пытка. Лишение такие привычных и таких незаметных в повседневности вещей оказалось очень ощутимо. Девушке мерещилось, что она задыхается, что кислорода не хватает. Масштабы Подземного Города потрясали. Умом она понимала, как огромно это удивительное подземелье. Но вот по ощущениям: место давило со всех сторон. Оно подавляло всё: волю, робкую радость, желание что-то делать, надежду. Казалось, что отсюда не существует выхода, что остаток своей жизни, которая рисковала оборваться неделю назад, она проведёт именно здесь. В затхлости, в грязи, в заточении. Подобно какому-нибудь изгнаннику из мира света. Впрочем, такой эффект мог усиливаться из-за того, что Траут, как и её подруга, не выходили за пределы нескольких комнат всё это время. Это был строжайший запрет, ну, а ещё желания выходить не было. Неподготовленные, нетренированные тела тяжело перенесли все те нагрузки, нервы и ранения. Последний марш-бросок они обе делали сквозь слёзы, стараясь не умолять ведущего их Алонзо остановиться, отнести их или хотя бы бросить на произвол судьбы, лишь бы не двигаться. Первые два дня они только лежали, периодически находя в себе силы встать и взять себе питья и еды. На вкус все отдавало пылью и, почему-то, самую малость гнилью. Короче говоря, питание здесь оставляло желать лучшего, и их охранник в открытую посмеивался над их реакцией на такое. Он говорил, что они неженки, хотя обе девушки считали, что жизнь их ни разу «не баловала». Правда Траут быстро сообразила, что дело тут в разности понятий нормы. Ей даже стало чуть совестно, что пока она жила под небом, кто-то существовал под землёй. Так быть не должно, но жизнь продолжается где бы и как бы она не текла. Даже в нескольких комнатках, в которых расположились девушки. Спали на матрасах, от которых пахло чем-то не очень приятным. Но указывать на это хозяину жилища было бы не слишком вежливо, ведь он пожертвовал своей «кроватью», чтобы они лежали не на голом, грязном, дощатом полу. Сам парень устраивался на мешках, набитых чем-то мягким. Вообще комнатки больше походили на одно кладовое помещение, которое кто-то разделил подобием стенок. А ещё здесь хватало всякого хлама: доски аккуратно уложенные рядами соседствовали с разломанными бочками, ларями, а различное тряпьё валялось под пожелтевшими газетами. Среди всего этого целыми были только два стула и всё. Ни стола, ни шкафа, ни комода, ничего. Имелось одно небольшое оконце, но до того грязное, что сквозь него ничего не было видно. В таком месте даже боль от ран ощущалась куда противнее, чем обычно. Что говорить о моральном состоянии. К тому же, Алонзо не так часто сидел с ними у себя дома, отлучаясь по своим делам. Что оставляло девушек наедине друг с другом и со своими обидами. И если в первые несколько дней сил выяснять отношения не было, то когда девушки чуть оклемались — обстановка стала тяготеть и напрягать. Недосказанности давила, и Вероника понимала, что им просто необходимо поговорить, чтобы решить этот вопрос раз и навсегда.
— Уже думала, что будешь делать дальше? — спросила она, когда гробовая тишина затянулась минут на сорок.
— Не знаю, домой я пока не могу вернуться, — ответила Бетти, смотря в потолок. — Да и вряд ли мне позволят.
После этой язвительной фразы она насмешливо фыркнула, скривив губы, и закашлялась. Вероника тяжело выдохнула, встала и, прихрамывая, подошла к кувшину с водой, что стоял на полу возле дверной рамы.
Стола здесь не было, а так хотя бы случайно не опрокинешь, переворачиваясь с одного бока на другой. За водой ходил Алонзо, и сейчас он был не здесь, чтобы если что принести новую. Девушка налила в глиняный стакан с щербатыми краями воды и подошла к Вайстамм, лежащей у стены на тонком матрасе. Она ещё кашляла и держалась рукой за раненый бок, чтобы боль не так сильно отдавала туда. На протянутый стакан Бетти посмотрела с презрением, но всё же медленно села и взяла его. После пяти минутного очередного молчания Траут не выдержала.
— Да никто не будет тебя удерживать здесь, — пробормотала она потирая лоб кончиками пальцев. — И никто не использовал тебя, если бы ты вела себя хоть немного по благоразумней, то не ты, не я не попали бы в такую…неприятность.
Хотелось сказать слово покрепче, да только Вероника понимала, что если бы она не напросилась на эту работу, то жила бы себе припеваючи. А стало быть виновата и она. По крайней мере в том, что оказалась в особняке. Да и всё последующее было её решением, только вызванным обстоятельствами, за которые частично была ответственна подруга. На это злиться было глупо, а вот на то, что та так себя ведёт сейчас — нет.
— Ну да, и как ловко ты из неё выкрутилась, тебя же, наверное, готовили к чему-то такому, — съязвила Вайстамм, приглаживая грязные волосы.
За эти дни из мягких и шелковистых они превратились в спутанные колтуны. Впрочем, у её соседки дела были не лучше. Светлые волосы Вероники слиплись и торчали, словно занозы из головы. Расчёсок с собой не было, как впрочем и в этом обиталище, поэтому приходилось пользоваться пятернёй. Что было не слишком эффективным. Ещё хотелось принять душ или хотя бы просто умыться. Но на это воды не было. Кожа зудела и чесалась. Все эти неудобства приходилось терпеть молча.
— Ничего такого не было! Я вобще не думала, что так всё обернётся. И общалась я с тобой не потому, что надо, — выпалила из себя Вероника, — прости, что так получилось.
Бетти же исподлобья взглянула на неё карими глазами. Со стороны казалось, что она оценивающе смотрит, но на самом-то деле она просто не знала: верить или нет. Сама она устала, очень устала. Страх за свою жизнь был очень силён, однако когда рядом был человек, на которого можно положиться, это чувство слабело. Разве Вероника хоть раз её бросила во всех тех кратких, но ярких приключениях? Да только вот винить кого-то в том, что всё вообще произошло было куда проще, чем принять своё легкомыслие. Её использовал Тироун, её, скорее всего, использовала и так называемая подруга, и сейчас её будут для чего-то использовать. От этих эгоистичных убеждений отвлёк тихий вздох, напоминающий всхлип. Траут сидела рядом на своём матрасе, понурившись и спрятав лицо в поджатых к груди коленях.
— Я ведь тебе тогда поверила, потому что знала, что Тироун что-то такое замышляет, — пробормотала Вероника, не поднимая головы, чтобы скрыть непрошеные слёзы, — но я хотела вытащить тебя оттуда, не потому что надо. Я хотела спасти тебя, как подругу. Я не знаю, как жила бы дальше, если бы с тобой что-то случилось, потому что знала об этой угрозе. Ты ведь просила меня о помощи — поэтому всё так. Не потому, что мне приказали или потому что ты можешь свидетельствовать против Фрицев, или чёрт знает ещё почему.
Девушка уже тёрла грязным рукавом рубашки дорожки слёз. Сложно было сказать: плачет она из-за того, что оказалась в таком положении, или из-за сожалений, что так вышло. А может потому, что чувствовала себя сейчас несчастной. У неё было всё. Нормальная жизнь, без кувырков и опасностей. Теперь всё будет немного иначе. По крайней мере первое время. Если бы только можно было бы всё вернуть вспять. Ничего бы не произошло, ей не пришлось бы убивать человека, не пришлось бы делать всё то, что пришлось из-за зова совести и желания жить. Если бы только не знать всего этого. Испуга, простых однозначных мыслей, диктуемыми низкими инстинктами, боли. Убей или будешь убит.
Ей было стыдно, что тогда она спустила курок, краем сознания умоляя себя этого не делать. Ведь перед ней был человек со своими мыслями, мечтами. Человек, который шёл на них. Разве у неё был другой выбор в тот момент? Хотелось убедить себя в том, что нет. А теперь ещё и Бетти в чём-то укоряет её. Хоть кто-то может её понять? Сказать, что она неплохой человек, что всё будет хорошо.
— Ладно, просто мне всё ещё страшно, — изрекла Вайстамм, так и не сумев сказать вслух то, что виновата она сама по большей части, пусть себя истязают другие. — Я не знаю, чего ожидать. Но всё же благодаря твоим знакомым мы всё ещё живы.