— Эй, всё хорошо? — она положила руку на плечо, продолжая вглядываться.
— Да, просто что-то задумался, — Флок очень осторожно выпрямил спину, как бы проверяя отклик тела.
— Точно? У тебя такой бледный вид, — девушка из Гарнизона убрала руку, но не отступила. — Принести тебе воды?
— Не стоит. Я, наверное, просто устал с дороги, — спокойно проговорил парень, стягивая куртку, чтобы облегчить дыхание.
И чтобы рубашка из-за проступившего пота не так сильно прилипла к телу. Не хватало ещё чистую одежду засалить. Форстер положил куртку рядом с собой. Девушка наконец обратила внимание на сине-белые нашивки и не смогла сдержать удивления.
— О, так ты из разведки! Надо же, обычно вас к нам, гарнизонским, не определяют, — глаза сверкнули неподдельным интересом.
— Скажем так, я редкое исключение, — он усмехнулся, но как-то уж неестественно, поэтому продолжил. — А что так?
— Многие видели вас, слышали, но чтобы вот так поговорить — такого не было, — она покачала головой и смутилась.
Вечер, по всей видимости, обещал быть богатым на разговоры. Но лучше находиться в живом потоке. Потолкует не только со своими, но и столичными солдатами. Настроение чуть улучшилось, когда девушка спросила: не хочет ли разведчик познакомиться с её друзьями и, может даже, посидеть с ними, поболтать. Флок ответил, что совершенно не прочь. Ведь в конце концов, разве не ради этого он попросился в общую комнату?
Солнце уже стремилось вот-вот скрыться за стеной Сина, когда троица разведчиков прошла осмотр на внешних воротах Утопии. Валил вовсю снегопад. Но мягкий, безветренный. Так что единственным и самым существенным препятствием стало отсутствие видимости дальше чем метра на три. Что неудачно наложилось на то, что дороги замело и присыпало, растворяя их границы со снежной целиной. Можно было бы легко потеряться, поскольку не было видно даже фонарей, установленных на воротах и верхушке стены. К облегчению, этот этап был уже позади, но не только он служил причиной тревожного настроения среди прибывших. Карета на санях в городе стала ехать мягче, зато атмосфера внутри стала более мрачной.
— Опаздываем, — вынес вердикт Армин. — Причём очень сильно. Вот надо было задерживаться? Погостить у Хистории было замечательной идей. Плохой было не тронуться сегодня утром.
— Да брось, когда мы ещё с ней увидимся? — Эрен попытался изобразить миролюбие, хотя внутри бурлила досада. — Ничего страшного не случится, если мы прибудем позже всех. Мы, по сути, там и не нужны.
— Откуда ты знаешь? — недовольно переспросил светловолосый парень.
Вопрос прозвучал риторически. Микаса же воздержалась от комментариев. Встревать в пока ещё полушутливую перепалку желания не было. Хотя девушка считала, что Арлерт прав: им надо было выехать из приюта, где Райсс занималась обустройством сирот, ещё с самого утра. До снегопада. Тогда никаких проблем не было бы совсем. Но Йегеру не хотелось уезжать в спешке, и прощание с королевой порядком растянулось. За это время Аккерман про себя вновь и вновь отмечала, что Хистория заметно повзрослела. Это проявлялось в чертах красивого, аккуратного лица, в завораживающем взгляде голубых глаз, даже в манере держаться. Та стала более царственной. Однако это отступало — стоило девушке только начать говорить с ними. Дружеское, открытое, искреннее. Либо Райсс была такой, либо научилась так располагать. Поскольку даже Микаса, чувствовавшая себя отчего-то несколько чужой, обделённой и ненужной, расслаблялась при разговоре. Ничего удивительного на самом деле не было: юная королева была занята не только прямыми обязанностями, но и воспитанием сирот. А эта работа требовала терпения, спокойствия и умения расположить. Что, наверняка, пригодится монаршей особе и в дальнейшем. И, если судить по тому, как Эрен смотрел на Хисторию, та всё делала правильно. Аккерман отвернулась к окну, скрывая досаду. На неё он так не смотрел. Надо было настоять вместе с Армином и уехать раньше.
— Ну и что полезного мы сделаем, сидя в казармах? — проворчал владелец Атакующего Титана, нагло вытянув ноги, будто капризный ребёнок. — Мы там просто нужны для галочки, чтобы руководство знало, где мы, и держало нас на поводке.
— Ты недооцениваешь Ханджи и Леви, — Арлерт покачал головой, рассыпав светлые волосы, что отказался состричь, — и их опыт. Они знают наверняка для чего мы нужны и что нужно нам. Да и забываешь ты о нашей значимости. Мы не можем себе позволить попивать чай на крыльце и просто ждать весны.
Эрен лишь хмыкнул, но продолжать дискуссию не стал. Кто бы говорил о полезности. Одно дело трепаться, да рассуждать. Другое: делать. Но, впрочем, раз уж почему-то никто не хотел рисовать реальные перспективы, то почему бы не плыть по течению какое-то время? Всё равно бороться с ними в одиночку сил не было. Во всяком случае, глупый спор лучше не затевать. У каждого своё мнение. Каждый при нём и останется. До самого конца.
Молчание стало затягиваться. Что совсем непривычно среди троицы друзей, прошедших невероятный путь от самого детства. И что как нельзя лучше отражало те перемены, что вызвал в них этот самый путь. Они все были уже не такими как прежде. Эрен чувствовал, что неумолимо отдаляется от них. И во взглядах на мир, на мечты, на решения проблем. Может, всё началось даже до той чёртовой церемонии, когда к нему пришло то видение. Тот чудовищный образ, связавший всё воедино. Сейчас не верилось, что все вытянут эту ношу. Парень на секунду скосил глаза к затылку, будто демонстративно повёрнутому, девушки. Затем на Армина, сцепившего руки и нервно перебиравшего пальцами. Уверенности не прибавилось. Но за последние несколько недель тоска и хандра на тему грядущего чуть отступила. На их место пришло прежнее мрачное раздражение. Ну почему всё так складывается? Время действовать, менять судьбу, а все, да и он сам ничем не лучше, ничего не предпринимают существенного.
— У Хистории очень хорошо получается, все дети в приюте выглядели довольными, — заметил вслух тщедушный Арлерт. — Не удивлён тому, что тебе хотелось там остаться подольше.
Чуть улыбнулся, видимо желая разрядить обстановку. Но от его понимающего, доброго взгляда сделалось едва ли не тошно. Йегер чувствовал, что не заслужил такого, что вряд ли они будут так же на него смотреть четыре года спустя. Ну или на то, что от него останется.