Трое ждущих, пятюни! Спойлер для вас, следующая глава называется “Предвестники весны”, и она будет чем-то отличаться XD Для этой работы так точно. Ну и выйдет она 2 декабря.
========== Предвестники весны. ==========
Алонзо мог сказать, что его гостья уже почти обжилась и превратилась в соседку. Он не без интереса наблюдал за тем, как она приспосабливается. Не только из каких-то личных намерений, сдерживать которые становилось труднее, но и потому что было интересно видеть, как отпечаток наземной жизни погребается под новыми условиями. Девушка не ломалась под ними в привычном смысле слова, свет и вера в то же солнце не уходила. Она приспосабливалась, совмещая старые привычки с текущими потребностями, медленно принимала реали жителей Подземного Города. Казалось, что это делает ей больно, нехорошо, но Траут терпела, словно мысленно уговаривая себя справиться с этим. Это доставляло даже какое-то садистское удовольствие: небожитель столкнулся с земной правдой. Грязной, нелицеприятной. Без парня она не могла быть спокойной хотя бы за свой сон, не смешно ли? Но в то же время девушка представляла собой кусочек той жизни, до которой он надеялся однажды дотянуться на совсем. Поэтому соглядатай порой испытывал неуверенность. Опустить ли нравящуюся ему особу до его уровня, оборвать ей эту надежду, или же послужить ей опорой в этот период, подтягиваясь самому? Казалось бы, ведь Кива фактически отдала ему Веронику, поскольку с ним банально безопасней, не важно было, что он мог с ней делать, главное присматривать — бери и пользуйся. Наверху уже несколько месяцев шёл барагоз, и его раскаты доносились, само собой, и досюда. Облавы, аресты, конфискации, обыски, отстрелы и всё такое. А учитывая то, насколько глубоко девушка вляпалась в дело Фрицев, её, как и её подружку, разыскивали, несмотря на усилия нанимательницы. Парень сам во время работы несколько раз мог наблюдать за незнакомыми людьми, пытающимися что-то разузнать. Алонзо считал, что Траут повезло больше, нежели чем её подружке, где бы та не оказалась. Во-первых, он не дурён собой. Во-вторых, он достаточно честен и терпелив, так ещё и приглядывает за ней. В-третьих, он сумеет научить девушку, как выживать, если та только захочет. Или попросит. И, вроде бы, гостья спустя это время начала принимать его хотя бы как дружественно настроенного знакомого.
— Как думаешь, когда я смогу подняться наверх? — спросила она, не отрываясь от штопанья одежды.
Он неделю назад раздобыл ей более или менее яркую керосинку по её просьбе. Казалось, что этот тёплый свет дарил той какое-то успокоение. Заодно помогал работать по дому. Простые и привычные занятия помогали отвлекаться. А хозяин нескольких захламлённых комнатушек и не возражал. Только из предусмотрительности закрыл окна изнутри листами фанеры. Всё равно толку от них и раньше не было, зато так никто ничего не подсмотрит. Всё же лампа светила куда ярче огарков свечей, что он добывал на раз-два. Про себя Алонзо отметил, что Вероника не сказала «вернуться» как бывало прежде.
— Не знаю, — он пожал плечами, сидя на криво сколоченном стуле и продолжая вычищать однозарядный револьвер, — подняться наверх можно было бы на несколько часов, когда у меня выдастся день посвободнее. Если ты хочешь.
— Очень хочу, — Траут потрогала коротко обстриженные, светлые волосы, потому что к моменту запоздалой хоть какой-то помывки распутывать их было бесполезно. — Там ведь скоро уже весна, да?
Она помнила осеннюю ночь, когда они с Бетти покидали особняк бывших монархов так, будто это всё случилось вчера. Ту приятную прохладу, сырость в воздухе, запах листьев. Всё это казалось почти что сказочный и нереальным теперь. Спустя месяц или несколько, конкретный счёт был утерян, проведённых здесь. В затхлости, без солнечного света и заключении с редкими выходами на улицу. Благо Алонзо внял её желанию хоть изредка гулять, или нежеланию сидеть в этих четырёх стенах.
Девушка устала уже и наводить порядок, и ждать чего-то, и пытаться адаптироваться, и горевать о своей ошибке, и создавать подобие комфорта, и утешать себя тем, что всё закончилось не так уж и плохо. Прежде чем ответить парень осмотрел свою работу на предмет аккуратности и отложил оружие на соседний стул. Посмотрел сверху вниз на Веронику, сидящую на новом матрасе, который опять-таки он раздобыл. Почище, получше, поудобней. На будущее, так сказать. От этих мыслей он чуть хмыкнул, но вернулся к поднятой теме.
— Да, снега там пока ещё дохрена, но вот солнце, — Алонзо откинулся на противно скрипнувшем сидении и мечтательно взглянул в убогий потолок, изрядно поеденный плесенью, до того как он ещё поселился здесь. — Солнце уже пригревает — на крышках по ночам скользко из-за ледяной корки. Да и воздух другой.
Рассказать об этом как-то иначе, вдохновенно например, он вряд ли бы смог, несмотря на то, что любил мир под открытым небом. Все дети подземелья любили тот далёкий мир, от коего их отделяло нечто гораздо больше, чем несколько километров и слой земли. Встречались, конечно, и исключения, но эти люди представляли собой редких ублюдков даже в своей среде. Таких всегда стоило сторониться. Сам парень помнил первый день, когда «выполз» на свет. Это выдалось поздней осенью, когда шла работа на Аккермана. Лысые деревья, грязно-серое небо и зябкий ветер, поднимавший вверх прелые, подгнивающие опавшие листья. Это было удивительным, радостным, прекрасным и таким чистым мгновением, что могло тянуться вечность. Оно могло приесться, однако дела, идущие то под землёй, то над ней, не давали этому свершиться в полной мере. Природа стала привычным пейзажем, но не потеряла той красоты.
— Да-а, воздух там должно быть совсем свежий и приятный, — Траут убрала незаконченное шитьё с колен, начала рассматривать грязные руки. — Такой бывает ещё летом у реки.
Она неровно вдохнула, отчего показалось, что это был не вдох, а всхлип. Алонзо вновь скосил глаза на неё. Он не знал, как бывает у рек летом. Но вряд ли оно стоило того, чтобы переживать. Это нытьё раздражало, но причины были хотя бы понятны.
— Что такое? — несколько холодно спросил парень, сверля её взглядом.
Впрочем, задержавшаяся здесь, кажется навсегда, гостья этого не видела. Она смотрела на свои руки, нежно-голубые глаза были затуманены не то слезами, не то воспоминаниями о прошлых деньках, когда такая радость как тень от деревьев, тепло света и свободный ветер были сами собой разумеющимися вещами. Незаметными и обыденными.
— Н-ничего, — вымолвила Вероника, её пальцы нервно заиграли.
Их разделяло не такое большое расстояние, учитывая сами габариты комнатушки, поэтому хозяину обиталища не пришлось вставать и подходить к ней, дабы предпринять попытку пресечь возможную истерику. Начал медленно наклоняться к ней, не скрывая некой усталости и раздражения. Девушка опередила его, повернувшись к нему, и ухватилась за ткань его штанов. Движение вышло судорожным, просящим. Оно отозвалось в нём чем-то будоражащим, и Алонзо замер. Во всяком случае, это было что-то новенькое.
— Правда ничего, — она нерешительно смотрела на него, расстроенная и уязвимая перед грядущим. — Просто очень скучаю по природе. Ты правда меня сводишь наверх?
Голос был робок, а слёзы скопились в уголках глаз. Ему показалось, что в свете лампы они сверкают как драгоценности. Молящий взгляд, вместе с тем желающий убедить его в чём-то. Явно не в том, что ему хотелось. Траут казалась сейчас искренней, очищенной от всякой примеси. Без какой-то внутренней брони, что помогала укрыться от всех тягот. Без упрямства, что держало её от полного падения в поглощающее опустошение.
Была просто девушка. И девушка просто просила его о чём-то. Не потому что было надо в плане потребности. Не потому, что он один мог её безопасно вывести наверх. Она уже привыкла жить без всего этого и приняла то, что без навязанного знакомого в этом городе не сумеет добиться чего-то внятного. Дело было в другом. Она впервые обратилась к нему как к простому человеку без всяких вынужденных обязательств. От этого происходила её застенчивость. И именно это Алонзо и уловил. Этот первый шаг заставил играть в нём давно подавляемое желание. Это было лучше, чем он мог себе представить, пусть для Траут он и не нёс такого значения.
— Я же сказал, — парень чуть придвинулся к ней, раздумывая больше над тем, как ему поступить дальше, нежели над её просьбой, — как у меня выдастся денёк посвободнее.