— Сегодня начнем делать бюст Ленина, — сказал он. — Эскизы с Сулеймана пока уберите...
Над бюстом Ленина Степан работал долго и упорно. Прежде чем удалось выбрать окончательный вариант, он сделал восемь эскизов. Образ вождя привлекал его и раньше, несколько бюстов с него он выполнил по заказу и без заказа еще в Новороссийске, а затем в Батуми. Но все эти работы были слишком уж официальны и парадны. Сейчас, потрясенный смертью вождя, Степан старался вникнуть в суть его характера, обратив внимание прежде всего на его человечность. Впоследствии один из корреспондентов бакинской газеты «Труд» так охарактеризовал созданный скульптором образ: «Перед нами — живой Владимир Ильич, на лице которого отразилась какая-то забота, какая-то напряженно работающая мысль, подчиняющая и побеждающая волю тысяч людей, находящихся в зале, жадно слушающих своего великого вождя...»
В середине зимы Степан получил большой заказ на оформление Центрального Дома Союза горняков Азербайджана. Выполнив в мраморе бюст Ленина, он сразу же принялся за одну из главных фигур в целой галерее скульптур, предназначенных для этого. Фигура называлась «Тартальщик». На нефтепромыслах раньше была такая профессия — рабочий занимался тартанием, то есть добыванием нефти специальными ведрами-желонками, опускающимися в глубокий колодец. В распоряжении скульптора не было мрамора, и он решил все фигуры отлить из цемента с примесью железных опилок. К началу лета «Тартальщик» был готов. Это была первая скульптура в истории Азербайджана, посвященная рабочему классу.
Выполняя заказ, скульптор столкнулся с большими трудностями. Синтез архитектуры и скульптуры нового социального строя еще не был разработан, и Степан Эрьзя явился в этом деле как бы одним из пионеров. Первый вариант оформления, представленный Союзу горняков на утверждение, как признал впоследствии и сам скульптор, имел недостатки. Позднее он упростил его — убрал из эскиза четырех атлантов, которые должны были поддерживать балкон здания, часть фигур вынес на крышу, видоизменив их композицию. В течение года Степан изготовил в глине и отлил в цементе с примесью железных опилок три одиночные фигуры — «Тартальщика», «Кузнеца», «Молотобойца» — и четыре групповые — «Рабочие, навинчивающие трубы», «Рабочие со знаменем», «Бурильщики». Последняя группа повторялась...
В художественной школе дела у скульптора обстояли по-прежнему плохо. Добрые взаимоотношения с ее директором так и не наладились. Ученики в основном работали с камнем. Занятия с глиной откладывались из-за холода. Зима в тот год в Баку была непривычно холодная, и натурщики отказывались позировать. Как ни странно, даже это ставили в вину руководителю мастерской. Хотя отбор и прием учеников всецело зависел от руководства школой, его обвинили и в том, что он не сумел привлечь в свой класс больше учеников. Все это вместе взятое нервировало его и выбивало из нормальной колеи.
Хоть у Степана в городе и появилось много друзей и знакомых, они с Еленой почти никуда не выходили, жили замкнуто, лишь изредка посещая Владимира Владимировича Баллюзека — художника и режиссера кино, на квартире которого в определенные дни собиралась бакинская художественная интеллигенция. Обычно скульптор садился со своей трубкой в сторонке и не вмешивался в горячие споры. А спорили о многом — о пролетарском искусстве, об отношении к буржуазно-дворянскому наследию, о перспективах искусства на будущее. Когда кто-либо из гостей обращался к Эрьзе с вопросом, как думает по тому или иному поводу он, Степан коротко отвечал:
— Работать надо. Создавать...
Нигде он не чувствовал себя так хорошо и спокойно, как у себя в мастерской. Трубка его всегда дымила. Начавшая лысеть голова покрыта вязаным беретом. В холодное время он работал в свитере или короткой куртке, летом — в длинной рубашке, а чаще и совсем без нее. Он не любил праздно шататься по улицам, а когда случалось куда-нибудь идти, шел быстро, сосредоточенно глядя себе под ноги, что резко выделяло его среди окружающих. На него всегда оглядывались прохожие. В последнее время у Степана все чаще болели ноги, и он почти не расставался с палкой...
Когда наступило лето, Елена пробовала его уговорить хоть на недельку уехать из пыльного города куда-нибудь на природу, но Степан и слышать об этом не хотел.
— Безделье еще никогда не помогало творчеству, — говорил он.
У него на все имелись свои взгляды, принципы, и часто они расходились с обычными понятиями людей, его окружавших. Этим, главным образом, и объясняется та неуживчивость, которая сопровождала его повсюду, где бы он ни появлялся.