Бакинские газеты дали подробные отчеты о диспуте, несколько сгладив резкие выступления некоторых участников. Следует заметить, что газеты всегда относились к имени скульптора с достойным уважением. В них подробно сообщалось о каждой его новой работе, о замыслах, они не раз выступали в его защиту. Все же в одной из газет — «Пролетарское студенчество» — вскоре после диспута появилась статейка за подписью некоего Пира, в которой скульптор был назван «идеологом мелкой буржуазии», а его творчество — служением «эротическим потребностям».
Один из учеников показал газету скульптору, который набрался терпения и дочитал статейку до конца.
— У этого писаки, должно быть, голова находится где-то пониже спины, ежели он вот и это причисляет туда же, — произнес он и показал на «Кузнеца», колоссом возвышающегося посреди мастерской.
Учеников обрадовало, что он не принял близко к сердцу всю эту писанину. А позднее, когда его не было в мастерской, Айцемик предложила написать в газету коллективное письмо и заявить протест против этого выпада. Предложение было дружно принято. Но вечером Елена обо всем рассказала Степану, и он отговорил их от этой ненужной затеи.
— Чего доброго, еще скажут, что я вас научил. Эти господа способны на все...
Но протест в газете все же появился, и в той самой, где была напечатана статейка Пира. Журналист Сонин в одном из мартовских номеров ответил на нее умной и обстоятельной статьей: «Пародия на марксизм». Он перечислил все, что создано скульптором за столь короткое время его пребывания в Баку, сказав, что иному мастеру для этого понадобилось бы целое десятилетие. О том, что Эрьзя художник пролетарского духа, а не мелкобуржуазный идеолог, красноречиво говорят его правдивые образы рабочих-нефтяников, которые вскоре будут установлены на фасаде Дома Союза горняков. Так, примерно, кончалась статья.
К весне окончательно выяснилось, что Эрьзя в художественной школе больше не останется. Тот злополучный класс, в котором он преподавал рисунок, закрыли еще в начале зимы, а скульптурная мастерская уже давно находилась на положении автономии. Так что ни с руководством школы, ни с самой школой его уже ничего не связывало. Весной, по окончании учебного года, его даже не пригласили на выпускные экзамены. Он чувствовал, что из Баку ему придется уехать и прилагал все усилия к тому, чтобы к началу лета закончить отливку остальных фигур для Дома Союза горняков. Готовя каркас для группы «Бурильщики», он нечаянно плеснул кислотой на ногу уже отлитого «Молотобойца». В том месте, куда попала кислота, образовалась причудливо пористая поверхность с темно-зеленоватым оттенком.
— Черт возьми! — воскликнул Степан от неожиданности. — А что если попробовать облить его всего? Может получиться совершенно новая фактура, — рассуждал он сам с собой.
День был воскресный, в мастерской никого не было. Елена с Айцемик пошли пройтись по городу. Кислоты под руками было немного, еле хватило на «Молотобойца». Но какой получился поразительный эффект! «Молотобоец» предстал совершенно в ином виде. Пористость словно оживила его, а темно-зеленоватый тон придал ощущение бронзы...
— Степан Дмитриевич, что вы сделали со скульптурой, она стала совсем другой? — с удивлением спросил на другой день Ибрагим Кулиев, азербайджанин по национальности, недавно появившийся в мастерской.
— Ничего особенного, — ответил Степан. — Облил кислотой. Надо будет сегодня же достать как можно больше кислоты и облить их все...
К середине июля все одиннадцать фигур, отлитых в железобетоне, появились на фасаде и крыше Дома Союза горняков.
В Баку Степана больше ничего не задерживало. Перед ним снова встал вопрос: куда податься, где найти пристанище? Идея создания скульптурной академии, с которой он носился последнее десятилетие, оказалась пустой мечтой. Он ее не смог создать ни в Екатеринбурге, ни в Баку. А теперь был уверен, что никогда не создаст ее. Ему скоро пятьдесят. А это грань, за которой начинается старость. Оглядываясь на все эти годы, проведенные на родине, он вынужден был признать свою несостоятельность в осуществлении подобных идей. Он художник, труженик, но не организатор и не зажигатель сердец. С людьми он может разговаривать только творениями своих рук. Ему доступен лишь один язык — язык творчества, образов. На этом доступном ему языке и следует разговаривать. Люди его всегда понимали, когда он к ним так обращался...
Не решив еще окончательно, куда отправится из Баку, Степан заказал для своих скульптур товарный вагон с конечным пунктом в Новороссийске. «Там видно будет, куда его переадресовать», — думал он, собираясь сначала заехать в Батуми.