Мысль поехать в Италию крепко засела в голове Степана. Ему давно уже хотелось дать волю своим бродяжничьим желаниям, которые никогда не оставляли его в покое. Надолго он привязался лишь к Москве, да и то его удерживала здесь учеба. Весной он закончит ее и будет вольный «казак».
Вместе с тем Степан мечтал и о своей скульптурной мастерской в Москве. К весне у него накопится небольшая сумма, вполне достаточная для оплаты помещения на первые месяцы, а там у него должны появиться заказы. Деньги по-прежнему он брал у Бродского лишь на пропитание. Расплатившись за квартиру на Малой Грузинской, теперь он как бы накапливал средства, на которые и рассчитывал нанять помещение под мастерскую. В мыслях и расчетах у него все получалось гладко.
В конце зимы Степан все же осуществил свою мечту: нанял помещение под мастерскую. Кстати, с этим его особенно торопил Сергей Михайлович, его наставник и руководитель. Он видел, что в мастерской, в шуме и гвалте, Степану плохо работается. В фотоателье тоже не было никакой возможности заниматься скульптурой.
— Вам, милейший, надобно работать, — говорил Волнухин всякий раз, сталкиваясь со Степаном. — Училище вам уже ничего не даст, в том числе и я. Ничего не даст и фотография. Бежать вам надо из этого заведения.
— Оно меня кормит, Сергей Михайлович.
— Ну, коли так, смотрите. А работать вам необходимо...
Помещение, которое снял Степан, представляло собой часть, вернее, конец широкого коридора с дощатой перегородкой и с большим квадратным окном, выходящим во двор, заваленным грязными пустыми бочками из-под соленой рыбы. Воздух во дворе был пропитан запахом этих бочек, он лез в окно, заполнял коридор, распространяясь до жилых комнат первого и второго этажей. Из-за скудности средств ничего лучшего Степан найти не мог. Но он рад был и этому: теперь у него имеется мастерская и жилье — все сразу. Но существенным недостатком помещения было отсутствие печки. Холод здесь стоял ужасный, и, чтобы хоть немного согреть воздух, Степан открывал дверь в коридор, откуда проникало тепло.
«Ничего, ночевать можно и в ателье», — решил Степан и все же, несмотря на это, сколотил из досок себе кровать. Хозяин дал ему два табурета и соломенный тюфяк. Стол Степан тоже смастерил сам, по своему усмотрению — на нем можно было расположить и глину, и тазик с водой, и саму работу. Для обогрева воды и рук купил керосинку. А уходя в ателье или в анатомический театр университета, где он аккуратно бывал с прошлой осени, дверь оставлял открытой настежь, чтобы не замерзали глина и вода. Украсть у него все равно было нечего...
В середине марта в Москве опять появилась Ева. Прямо с вокзала она пешком отшагала на Малую Грузинскую, думая, что Степан все еще там, а затем добралась до фотоателье и дожидалась его там до вечера. В этот день он с утра работал у себя в мастерской, наконец, начав воплощение своего «Осужденного на казнь», затем был в анатомическом театре, откуда вместе с профессором Серебряковым и двумя его племянниками, студентами-первокурсниками, пошел к нему на квартиру. Из Алатыря приехал Николай Николаевич и непременно просил брата привести Степана, чтобы посмотреть, каким он стал.
Оба, и Степан и второй Серебряков, нашли друг друга изменившимися. Николай Николаевич за эти годы постарел, Степан из провинциального молодого человека превратился в некое подобие библейского бородатого пророка, конечно, только по внешнему виду. Разговора по душам не получилось. Общих воспоминаний и знакомых у них не было, в бытность Степана в Алатыре они встречались довольно редко. К тому же Степана все время раздражали студенты, молодые братья Серебряковы, напыщенные и надутые. Он их терпеть не мог. Они ему отвечали тем же, между собой называя его презрительно «мордвин»...
Ночевать в мастерской было холодно, и Степан пошел в ателье.
— Ты откуда взялась? — удивился он, увидев в вестибюле на диване дремлющую Еву.
— Я же тебе писала, поехала смотреть Грузию. Оттуда и явилась.
Степан понял, что грузинский князь, или кто он там, вытряхнул из нее деньги и отправил обратно в Москву. Иначе зачем бы она стала дожидаться его здесь? В лучшем случае, оставила бы записку и устроилась в гостинице.