Большинство гостей были мужчины. Появляясь в зале, они подходили к хозяйке, кланялись ей, иные целовали руку, иных она сама целовала в щеку. Все вели себя непринужденно, спорили, смеялись. На Степана никто не обращал внимания. Где-то в комнате рядом, вероятно, был накрыт для ужина стол, туда время от времени гости исчезали по одному или группками, чтобы покурить и выпить, а затем возвращались снова, изрядно разрумянившиеся. Разговор становился громче, оживленнее.
Улучив момент, Степан спросил у Сушкина, кто из этих господ муж синьоры.
— У нее нет мужа, она вдова, — ответил тот и засмеялся. — Не хочешь ли приударить за ней?
Степана обидела такая бестактность. Он промолчал и до конца вечера больше не заговаривал с Сушкиным. «Черт его поймет, этого барина, — огорченно думал он. — Костюм у него безупречный, сам он гладкий, а ляпает, как необразованный лакей...»
К концу вечера синьора Равицци подошла к Степану и, пригласив его в буфетную комнату, сказала:
— Я все ждала синьора Уголино, думала, что он приедет. Он иногда у меня бывает. Хотела вас познакомить с ним. Это очень влиятельный в мире искусства человек и понимающий. — Равицци немного помялась и спросила: — А нельзя ли познакомиться с вашими работами? Господин Сушкин говорил мне, что у вас имеются фотографии. Вы их случайно не захватили?
— Не случайно, а специально захватил, чтобы показать вам. — Степан достал из внутреннего кармана тужурки несколько фотографий и протянул ей.
— Это очень мило с вашей стороны, — улыбнулась в ответ Равицци и, прежде чем начать рассматривать фотографии, сказала: — Идите выпейте и закусите чем бог послал, по-русскому обычаю, а то на столе ничего не останется.
— Не беспокойтесь, я не очень гонюсь за выпивкой.
Степан остался стоять возле нее, ожидая, что она скажет.
— Вы знаете что, — она внимательно взглянула на него, возвращая снимки. — По фотографиям, конечно, судить трудно, но, насколько я понимаю, ваши работы великолепны. Хотите, я покажу их кому-нибудь из гостей?
— Пожалуйста, — сказал Степан, снова возвращая ей снимки. — Вы можете их оставить у себя.
Фотографии пошли по рукам, и Степан неожиданно сделался центром всеобщего внимания. Это его страшно смутило, он то краснел, то бледнел от бесконечных похвал, а под конец так взмок, точно его окунули в канал.
Проводив их с Сушкиным почти до выходных дверей, Равицци сказала Степану:
— Я, пожалуй, приготовлю вам письмо, а то ожидай, в кои веки заглянет ко мне синьор Уголино. Ваше дело не терпит отлагательства. Приходите завтра в любое время, письмо будет готово. Я уж его попрошу постоять за вас...
Покинув гостеприимный дом Равицци, Степан с Сушкиным пошли по виа Сфорца, чтобы выйти на корсо Венеция. Некоторое время молчали. Сушкин тяжело сопел. Он, должно быть, выпил как следует, а Степан даже не подходил к столу. И теперь каялся. Надо было подзакусить, не пришлось бы варить ужин.
— Тэ-эк вот делаются все великие дела, — произнес Сушкин саркастическим тоном. — Через женщин!.. — Он немного помолчал, а затем с деланным сожалением довольно-таки фамильяно заметил: — Зря не желаешь поволочиться за ней, она бы для тебя еще не то сделала...
Степан чувствовал, что Сушкин насмехается над ним, но оставил его слова без внимания, да и не до них ему было, он думал о своем. Если этот Уголино действительно окажется человеком понимающим толк в искусстве и к тому же добрым, то можно будет надеяться на лучшее. А надеялся Степан совсем на немногое: он хотел, чтобы его работы посмотрели и оценили по достоинству. Потом уж можно будет и выставиться. Ведь выставка — главная мечта любого художника. Надобно, чтобы твои работы увидели люди, удивились бы и порадовались. А может быть, отругали бы. Это тоже оценка, иногда, может быть, самая необходимая...
Уголино Неббия, кому было адресовано рекомендательное письмо Равицци, занимал довольно высокий пост инспектора художественных музеев Ломбардии, и его не так легко было застать на одном месте. Степан несколько дней буквально охотился за ним.
Уголино принял его нехотя, письмо сунул в карман не читая. Он привык к подобным письмам и заранее знал, что в них может быть написано. Но так как Степан слишком плохо говорил по-итальянски и не мог толком объяснить, чего он хочет, Уголино вынужден был прочитать письмо. А прочитав, спросил:
— Кем вы приходитесь синьоре Равицци, что она так лестно вас расписала?
— Никем. Просто мы с ней из России, — ответил Степан, с трудом составив фразу по-итальянски.