За городом дорога круто пошла на подъем. Она все время петляла, огибая скалистые возвышенности и глубокие ущелья. Справа и слева то и дело попадались многочисленные виллы, выглядывая белыми стенами или большими квадратными окнами из-за кущи деревьев. Этим виллам, казалось, не будет конца. Степан зашагал быстрее, но вдруг почувствовал острую боль в левой ноге — от поясницы до самой пятки. Пройдя с трудом еще немного, он сошел с дороги и присел на белый гладкий камень, весь испещренный надписями имен и дат. Положив в ногах довольно увесистый мешок с инструментом, он набил трубку и стал смотреть на раскинувшийся внизу по побережью белесого залива город. Замковая скала в левой его части, господствующая внизу над всем городом, отсюда казалась острой пуповиной, лишь не намного возвышающейся над остальными холмами. Темные суда в порту у ее подножья напоминали скопище тараканов на белой стене. Справа над горами низко висело закатное солнце, город был уже почти скрыт их тенью, лишь небольшая полоса у побережья освещалась его лучами. Море ослепительно светлое, во всю ширину, до самого горизонта.
Степан выбил из трубки пепел, поднялся с камня и заковылял дальше. Пока сидел, боль в ноге не чувствовалась, но стоило пройти немного, как она снова возвратилась, перекинувшись и на вторую ногу. «Черт возьми!» — выругался Степан, оглядываясь по сторонам, куда бы присесть. Раньше ничего подобного с ним не случалось, ноги никогда не подводили, хотя и ныли частенько по ночам, но он на это не обращал внимания. И сейчас старался с упрямой настойчивостью превозмочь эту неожиданную боль, шел все дальше и дальше, пытаясь поскорее вырваться из окружения вилл и домиков. И когда последнее строение осталось позади, Степан облегченно вздохнул, опустившись на каменистую почву у края дороги. У него было такое чувство, что он достиг заветной цели, и теперь со спокойной совестью может отдохнуть. Это чувство было настолько острым и сильным, что заглушило на время ощущение голода и боли в ногах.
Ночь застала Степана в горах. Огни города сверкали далеко внизу вдоль темного побережья, точно рассыпанный бисер. Небо было мутным от туч, наплывающих из-за гор. Тучи нависали над самой головой Степана, обдавая его холодным дыханием. Он пристроился на гладком уступе скалы, привалившись спиной к нагретому за день камню. Не было никакого смысла возвращаться туда, вниз, где сверкали огни. Там его никто не ждет. Да он, пожалуй, сейчас и не смог бы вернуться, даже если б захотел — ноги отказали совсем. Он сидел, посасывая давно потухшую трубку, и, ни о чем не думая, смотрел в темный бархат южной ночи, пронизанной далекими огнями Ниццы. Удивительно, что земные огни могут быть такими же бесстрастными и безучастными, как и небесные звезды.
Степан заснул незаметно, умиротворенный и убаюканный тишиной приморских Альп... Проснулся он от ощущения холода, будто в лицо плеснули ушат ледяной воды. Это был дождь, холодный, сильный, хлесткий. В один миг вся одежда промокла насквозь. Кроме того, на него обрушились потоки воды, стекающие вдоль отвесной скалы. О том, чтобы искать в темноте какое-либо укрытие, нечего было и думать.
Дождь лил довольно долго и прекратился внезапно, так же, вероятно, как и начался. Намокший и продрогший, Степан стал размахивать руками и пританцовывать на месте, превозмогая боль в ногах, чтобы хоть немного согреться. К рассвету небо прояснилось, но Степану от этого было ничуть не легче: стало еще холоднее. Он еле дождался, когда наконец медленно выплыло из-за гор рубиновое солнце. По мере того как оно поднималось и его лик все больше принимал цвет светлого пламени, лучи становились теплее и ласковее. Степан снял с себя мокрую куртку, рубашку и развесил их на кусту терновника. Немного помедлив, стянул и брюки, оставшись в одном исподнем. В такую рань тут некому ходить, и его никто не увидит. Табак и спички настолько отсырели, что он их не стал сушить, выкинул.
Пока сохла одежда, Степан осторожно, чтобы не уколоться, ходил между кустами и собирал в шляпу опавшие дикие сливы. Они были терпкие, приторно кислые и по мере того как он набивал ими желудок, вызывали не чувство сытости, а неприятную тошноту...
Обратно в город Степан спускался медленно, ноги совершенно отказывались идти. К тому же его немного лихорадило. Была уже середина дня, когда он с большим трудом, весь взмокший от пота, добрался наконец до набережной Ангелов и спустился на пляж. Быстро сняв штиблеты, Степан засунул ноги в теплый песок: надо же было с ними что-то делать.
Пляж был почти пустынный. Лишь кое-где под тентами виднелись отдельные группки людей. После ночного дождя вода у берега была мутная, и пока никто не купался.