— А крестьяне? Про них ты забыл? Их со мной тысяч пять наберётся.
— О! Так ты и крестьян с собой приволок на убой? — хмыкнул я. — С Дона выдачинет и не будет. И на Дону крестьянам будет так же, как у меня на Ахтубе. Тоже полный кошт.
— Да, ну! — Васька не выдержал серьёзного тона и, почесав голову за чубом, сорвал папаху с головы и шваркнул её оземь.
— Ну, ты, генерал и даёшь! А не врёшь⁈
— Если так не будет, я откликнусь на ваш призыв о восшествии на престол наследника Шуйского.
— В смысле, откликнешься? Каком восшествии на престол? Ты-то тут причём? Мы Шуйского Ивана на трон звали.
— Кхе-кхе! — я улыбнулся во все тридцать два зуба. — Так, э-э-э, Иван Шуйский, это я… Хе-хе-хе… Правда, великий государь?
Государь Алексей Алексеевич, глядя на нас с улыбкой на детском пухлом лице, кивнул.
— Ну, вот, — продолжая улыбаться во весь рот, проговорил я.
Васькина ухмылка переросла в раскрытый рот, а глаза практически «вылезли из орбит».
— Смотри, живот простудишь, — хмыкнул я через пару минут. — Рот закрой и становись в строй.
Праздновали восшествие на царский престол царевича Алексея пышно. А бунты, грабежи и поджоги «почему-то» вдруг резко закончились. Пострадали, в основном, те, кто действительно провинился перед народом. Милославский сильно горевал. У него сгорело всё. Кроме казны, которую мои казаки вынесли всю. Она была спрятана в различных домах, но все «явки» Милославского и других вороватых «помощников» царя Алексея Михайловича за эти годы я выведал.
Ещё до медного бунта, мои соглядатаи следили, куда из царской казны вывозится серебро и иные драгоценности в обмен на медную деньгу. Да и что тут следить, когда мои казаки сами обеспечивали охрану и сопровождение денежных обозов. Соглядатаи следили за тем, чтобы серебро не увезли в другие места. Тяжело гружёнными были эти телеги, или сани, а потому оставляли более глубокий след. Так мы выяснили, где находятся другие схроны и теперь взяли всё серебро, скопленное «непосильным трудом» Милославскими с сотоварищами за несколько десятилетий.
Однако вслед за праздниками начались будни, и начались они с совещания с казаками и обсуждения текста указа о присоединении Земель Войска Донского к России в качестве автономной территории, где сохраняются свои и не действуют российские законы. Был составлен договор между Войском Донским и Московским государством в котором Войско Донское становилось «субъектом», обеспечивающим оборону южных «русских украин» вплоть до левого берега Днепра. И на этих «украинах» донцам и иному примкнувшему к ним люду, в том числе и беглым крестьянам, позволялось селиться для несения службы но согласно плана расселения и возведения городков-крепостей. Дозволялось сеять, заводить и выращивать животину, стрелять дичь и зверьё, рубить лес и вести иную хозяйственную деятельность.
Многие «украинные» земли отдавались монастырско-пустошному приказу, который государь «приказал» возглавить мне. По моей просьбе, конечно. И уже монастырско-пустошный приказ должен был заключать договора с казаками-переселенцами на право и условия владения землёй, и собирать с них арендную плату, если и когда она назначалась. Однако все переселенцы имели право безвозмездного пятилетнего права пользования и право государственной поддержки в виде беспроцентной ссуды. Из фондов Монастырского приказа, естественно, то есть моих фондов.
Буквально в день коронации объявили о созыве архиерейского собора, на который созвали только епископов и митрополитов. На соборе, который случился через месяц, через десять дней после празднования Рождества Христова. На соборе первым, после патрирха, выступившего с приветственным к собору словом, выступил я с обличением новых книг, в котором я по «полочкам» разобрал их ересь, сравнив тексты новых книг с теми, которые «нужно было править». Сравнение оказалось не в пользу новых.
В итоге, иезуитсяим новинам возмутились буквально все епископы. Возмутились и решили переписать книги заново. Я же, не растерявшись, предложил вниманию епископата те книги, которые были отпечатаны в моих типографиях по текстам, выверенным нашим «кружком ревнителей благочестия». Тексты выверяли более десяти лет и «вылизали» до зеркального блеска, сравняв все шероховатости. А потому, когда собор узнал, кто ревизовал и правил книги, принял их без излишней придирчивости. Правда, на трое суток собор был прерван на изучение представленных образцов.
В итоге, архиерейский собор принял наши книги за эталон и разрешил к печатанию. И мы их сразу «напечатали».