— Хорошее вино, но виноград на него портить… Уместно ли?
— Винограда будет скоро много.
— Ты шелковицу выращиваешь? — вдруг спросил Алексей. — Как она?
Глаза его заблестели, лицо порозовело.
— Выращиваю, государь. В этом году в казну сдали пять фунтов коконов. Денег ещё не получили.
Государь скривился.
— На следующий год хочу ферму по выращивания коконов сделать. Не с деревьев собирать, а из специальных ящиков. Чтобы дерево не портить.
— Как это?
— В ящики лист шелковицы и гусениц. Так и коконы вызреют и дерево новую листву даст.
— Хм! Попробуй! Резон в этом есть! Тут-то виноград будет расти, нет?
— Плохо ему тут. Солнца мало. Не вызревает. А в этот год морозы ранние ударили. Не доглядел садовник твой в этот раз, государь, а я приехал поздно. Укрывали ухе в холода. Не знаю, что на тот год с лозами будет. Выживут-ли?
— Да и Бог с ним! — махнул рукой Алексей. — Жениться не надумал?
— Не надумал. Рано ещё. Тебе-то как женатому, государь?
— Ладно! Зря ты тогда не взял Анну Милославскую. Были бы теперь сродственниками.
— И что бы изменилось? Теперь вы с Морозовым сродственники. Лихо он Анну к рукам прибрал. Ха-ха! Да и не отдал бы за меня свою дочь Илья Данилович. Уговор у них был с Морозовым.
— Какой уговор? — заинтересовался Алексей.
— Ну, как какой? Ты же сначала выбрал Евфимию, дочку Рафы Всеволжского?
— Ну… Больная оказалась. Падучая у неё.
— Не-а, — покрутил я головой. — Нормальная девка. Проверял я. Мои казаки ездили в Тюмень. Только что вернулись. Говорят, добрая девка. Ладная. Бабки дворовые, что ей волосы чесали, по требованию Морозова твоего волосы ей так затянули, что кровоток остановили и воротник туго застегнули. Вот и передавили кровь. Помнишь, я тебе про кровоток человека рассказывал?
— Помню, — лицо Алексея стало наливаться кровью. — Значит, здоровая, говоришь, девка?
Он скрипнул зубами.
— Приказываю отправить в Тюмень твоих казаков. Пусть привезут и Евфимию, и отца её. Привезут, дай Бог, поселишь, до времени, в Ахтубе. Следствие проведём до того. Может ты и проведёшь?
— Уволь, государь. Борис Иванович же крёстный мне. Как можно?
— А говорить на него? — хмыкнув, спросил царь.
— А говорить, то дело государево. Не сказал бы я, обвинил бы ты меня в сообществе.
— И то верно, — покивал головой Алексей. — Налей ещё винца крепкого. Что-то раздеребил ты душу мне.
Яналил и мы снова выпили. С шоколадкой. Я закусил яблочком, царь шоколадом.
— По вкусу пришёлся? — спросил я.
— Пришёлся. Повару скажешь, как готовить!
— Скажу, — кивнул головой я.
— Казаки службу несут справно. Пока ты был в Астрахани да на Каспии, бунты то там, то тут начинались, да с ними справлялись. Прав ты был, на счёт налога на соль и на счёт народного недовольства. Земской собор собрали в октябре сего года. Приехали во дворец всякие лучшие люди. Как ты сказал, сделали моё уложение, а они взбунтовались.
— Слышал, — я недовольно скривился.
Думал отбояриться от собора, ан нет. Не захотели лучшие люди принимать написанные мной законы. Какие-то нехорошие люди, подговорили депутатов внести дополнения и изменения в уложение, то есть на сопротивление власти. Я так и слышал, как кто-то из «земских» выборщиков говорил: «Мы — тоже власть! Мы царя ставили на престол!»
И теперь я понял, почему сами крестьяне проголосовали за бессрочный розыск беглых. Тягло-то расписывалось на одно количество рабочих рук, а если народ бежал, оставалось меньше, а пахать (трудиться) приходилось так же. Вот и ратовала община за розыск беглых. И я их теперь понимал.
Крестьяне, в своей общей массе, бегать постепенно переставали, понимая, что везде всё одно и кисельных берегов нет нигде. А поэтому оседали на одном месте, на одной и той же земле.
Получалось, что нужно было крепостничество⁈
О сем парадоксе я размышлял с тех пор, как вернулся в Москву и поговорил с некоторыми представители земщины. В частности, из моих же Воронежских земель и иных. И все в голос утверждали, что розыск — благо, «ибо в разбойники идут и люд убивают на смерть».
— Не в том дело, государь, что кто-то бежит искать жизнь лучшую, а в том, чтобы не побежали многие. Когда многих ловить, то многие могут бунт поднять. Да такой бунт… Ну, я тебе о том уже говорил.
— Да, что им бежать-то? — удивился государь. — От чего? Зачем?
[1] Кабарда — территория от устья Кубани до устья Терека.
Глава 6
— Да, что им бежать-то? — удивился государь. — От чего? Зачем? Теперь наместник или помещик не может судить крестьян, как раньше князья волю имели. Живи да паши.