Так было и у меня. Я тоже начинал с ошибок. Некоторые мужики, получив копеечные «подъёмные», просто пропили деньги. Народ, чаще мужики, пил очень сильно, а через это страдали их семьи, умирали малые детишки, старшие ежедневно ходили, просили «Христа ради».
«Подъёмные» я давать перестал. Тогда они стали пропивать вещи, которые им выдавали, так как некоторые ходили в совершеннейшей рванине — особенно дети — а путь был не близкий и иногда зимой. Отцы пропивали всё, что можно было продать, хотя бы за полкопейки. Тогда мы стали шить вещи из рванья.
Мужики стали воровать у попутчиков. Таких я приказал вешать за шею, а их семьи брать на поруки колхоза.
Пьянство — была беда общенациональная. Существовали царские указы, запрещающие варить пиво в любые дни, кроме отвезённых. Однако существовали и царские или помещичьи кабаки, куда люд уносил последние деньги, пропивая последнее имущество.
Эта же болезнь поразила и мои поселения. Поначалу народ попытался пить, но у меня были казаки и непьющие крестьяне. Казакам я пить не запрещал, но заставил их контролировать трезвость поселенцев. Суды первые несколько лет работали в круглосуточном режиме, назначая «общественные порицания» в виде порки у позорного столба. Совсем «трудных» мы банально продавали персам, как рабов. Многие, поняв, что из «рая» легко угодить в персидский галерный ад, бросили пить самостоятельно.
Трудно мне было, но я со своими переселенцами особо не церемонился. Если что, то я в своём мире работал на производстве в тяжелейших постперестроечных условиях. И если была бы возможность, я бы и на нашем судостроительном заводе ввёл подобную «палочную» дисциплину. Но, во-первых, переселенцы подписывали кабальный договор, во-вторых, — у меня были: закон, суд и неотвратимое наказание. И бежать они не могли, так как поселения были окружены казаками, охраняющими границу от калмыков, а поселения от побегов. А из Кабарды не убежишь.
Всё было очень жёстко первые лет пять. Даже некоторые «старцы» взвыли. Но ничего. Пообвыкли потом. Поначалу из «штрафников» создавались «штрафные роты», которые работали под казачьими присмотром и некоторое время проживали в специальных поселениях. Теперь такая форма воспитания себя изжила. Единичные «штрафники» отбывали повинности на тяжёлом труде.
Народ жил как в колхозах при СССР. Принудительно, но добровольно, ибо куда ещё деваться? Но жили, по меркам окружающей действительности, очень даже прилично. По крайней мере, не голодали, так как выращенную еду я у поселян не отнимал. Ну-у-у… Почти не отнимал. Казаков они содержали. Но казаки считались частью колхоза.
Советско-колхозная форма хозяйствования была применена к переселенцам из Московии. И они уже на третий год, смогли часть еды продать на ярмарке. Голландцы и другие немецкие и русские фермеры были обложены умеренным оброком. Сначала в товарном, а через пару лет — и в денежном выражении.
Теперь уже никто никуда из поселений не бежит. Алкоголь, кто может, тот пьёт, но в меру и по выходным, остальные от пития воздерживаются по различным причинам. Поселенцы стали хорошо и добротно одеваться, обзавелись личным и хозяйственным имуществом, небольшим подсобным хозяйством в основном в виде кур, уток, гусей и полисадников с ягодой и фруктовыми деревьями. И то, в основном, подсобное хозяйства заводили «пенсионеры», которые на общественных работах проводили по минимальной планке, но работали не за трудодни, как колхозники, а за трудодни, или деньги.
Пенсионная система у нас была ещё не вполне отработана, но мы старались и каждыйгод выдумывали что-то новое. Во основном пенсионеры либо обучали молодёжь, либо приглядывали за малышами, либо выполняли посильную работу. А с тем сельскохозяйственным инвентарём, которым пользовались мои колхозники, можно было и в полях полоть сорняки, окучивать картофель и помидоры, пахать и боронить, косить и жать. Хороший у нас был инвентарь. Правильный. Крепкий и острый.
На ровных логах-покосах и на ровных полях ржи и пшеницы мы стали использовать косы-литовки, которую русские крестьяне почти не знали. В основном использовались косы-горбатки, удобные для сложных лесных и болотистых покосов.
Очень понравились крестьянами острые стальные тяпки для прополки, когда в основном пропалывали руками. А про окучивание и не знали, пока не показали и не объяснили зачем и для чего. Картофель и помидоры, очень хорошо прижились и урождались на Ахтубе и очень понравились моим крестьянам. А подсолнухи — были моей и поселенцев гордостью. Их ни и высаживали в основном в своих полисадниках. И для красоты и для удовольствия. Правда, никто не щелкал семечки прилюдно. Снедать что-то прилюдно считалось зазорным. Зато в хатах… Особенно зимой дух жаренных семечек расползался по посёлкам.