— Я хотел, чтобы царь взял нас на службу, поляков бить, поставил на государево довольствие.
— Ты хотел? А ты кто такой, чтобы царю указывать, кого ему на службу брать? Кто ты такой, чтобы государевы деньги считать?
Васька промолчал.
— Они голодали? Значит землю не пахали, да не сажали, не сеяли.
— На Дону нельзя пахать.
— Кто тебе сказал? Это тем казакам, что на службе — запрещено пахать, чтобы от службы не отходии. А простой голытьбе — да, пожалуйста. А на Ахтубе, так — добро пожаловать. Зачем ты на Москву пошёл? Да ещё такой гурьбой? Тебя же могли побить. Людей могли бы побить, что за тобой пошли. И мою казну ты зачем взял? Для тебя спрятана была?
— У тебя много деньжищ, — буркнул Васька Ус. — С тебя не убудет. Это и наши деньги.
Я смотрел и не знал, что с ним делать. Бить, наказывать? Тогда, считай, что все, потраченные на него годы прошли понапрасну. Он ведь хороший воевода, если сориентировался по месту правильно, оценил противника, вовремя отступил не приняв бой и не перешёл ту черту, за которой не просто наказание, а смерть.
— Ты прав, мы много накопили денег, но это деньги не круга, а мои личные. И они лежат на «чёрный» день. И это, уж точно, не твои деньги. Но, Бог с ними! Я хотел поговорить с тобой о другом.
Я обернулся к ближним казакам.
— Снимите с него браслеты!
Замки расстегнули и кандалы сняли. Мой двор стоял в разросшемся за эти годы посаде и имел небольшой фруктовый сад. Я везде, где не ставил жилище, сажал фруктовые и ягодные деревья и кусты.
— Ступай за мной, — сказал я Ваське. — Тебя не должны были обижать, пока везли ко мне, но тебе стоит принять баню. Кормили давно?
— Останавливались, снедали, — нехотя ответил Ус.
— Задам только один вопрос, но перед этим поясню. Другого бы, я, не задумываясь, зарубил бы и дело с концом. Тебе хочу дать ещё одну попытку. Мы с детства знакомы и я знаю, что ты стоишь, как казак. Но мне нужны верные мне люди, а не те, что живут сами по себе. Большие у меня планы. Сам видишь, сколько уже сделано… Скажи, плохо сделано на Ахтубе? Плохо людям жить?
Ус молчал, потупя глаза.
— Нет, ты скажи, скажи! Плохо?
— Хорошо, — буркнул Васька.
— И мои казаки голодают и ходят в рванине? Отвечай-отвечай!
— Не голодают и не ходят, — буркнул Васька.
— Ну, так, значит, мы всё правильно делаем? — спросил я. — Тебя куда понесло? Какого чёрта ты в Москву попёрся? И с кем? С голытьбой! Какие из них казаки?
— Правильно, ты всех лучших забрал, остались сирые, да убогие.
— Да, я же говорю тебе, пусть бы на Ахтубу шли!
— Не хотят они. Воли у тебя нет!
— Чего? — опешил я.
— Воли у тебя, Степан Тимофеевич, нет.
— Как это, воли нет? — не мог я прийти в себя.
— Ты всех работать плёткой заставляешь. Подневольно. И судишь жёстко!
— Э-э-э… Кого сужу?
Васька молчал.
— Бездельников и пьяниц сужу. Да, и не я сужу, а мирской суд.
— Это, всё одно, что ты, — махнул рукой Ус.
— Чтобы жить, нужно трудиться. Бог как сказал? «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю».
— Это не про казаков, — скривился Васька.
— А про кого? — удивился я.
— Про крестьян-землепашцев.
— А казаки, что не проливают пот свой? Они этих крестьян-землепашцев и защищают, иначе не будет хлеба.
— Горазд ты складно говорить! — скривился Васька. — Тебя не переслушать.
— А ты говори-говори, я послушаю. Мне понять надо оставлять с собой, или отпустить на все четыре стороны. Живи на своём Хопре. Там воля-вольная. А у меня неволя. Так, что ли?
Васька склонил голову, положив подбородок на грудь, но молчал. Тогда продолжил я.
— Войны хватит на всех. Воевать хочешь? Денег мало от меня получаешь? А где больше? Найди, покажи! Я дам втрое. Казакам с Хопра не нравится моя неволя? Так я не держу привязанными к седлу. Вон Фрол и Иваном и Тимофей на Кабарде гуляют. Там, что, тоже неволя? А где, тогда, воля-вольная, по-вашему? На гуляй поле? Так, идите туда, погоняйте калмыков, да татар крымских. Кто вас держит? Гуляйте! Только тогда и кормитесь сами по себе.
— Про какую войну ты говоришь? Нет больше войны.
— Войны хватит на всех, — повторил я. — И на дедов, и на отцов, и на внуков.
— Вон, домовитые казаки в Черкасской станице, живут на государев кошт. Морды раскормили себе. За два дня не объедешь…
— И что они тебе? Тоже хочешь такую же морду?
Я рассмеялся.
— Не-е-е…
Васька рассмеялся тоже. Потом насупился.
— Правды я у царя хотел найти, но бояре да дьяки дальше посольского приказа не допустили.
— У каждого человека правда своя, Василий, — хмуро произнёс я. — Государю надо, чтобы не разорили его государство, а поэтому всякая смута — во вред. Вот ты, поднял смуту, значит ты — враг, вор, что хочет своровать его царский покой. И он тебя никогда не поймёт. Тем более бояре, которые хотят нажиться на всём.