Я продолжал обдумывать варианты бегства. Не верил я, что Алексей Михайлович забоится моего отца с армией. Правда, за ним может подняться и персидский шах, благодарный мне за то, что я отказался от его трона. Он запросто может отправить воевать пришедших в Персию узбеков. Там уже тысяч двадцать скопилось сирых, убогих и жаждущих разбогатеть за счет урусов.
— Что молчишь? Не стану я тебя в яму бросать. Не бойся и не делай глупостей. Я, действительно, не хочу тебе зла. Ты много сделал для меня и для государства. Кхм! И ведь ты родил мне внука. Мало ли что может случиться с Алёшкой, Фёдором, Иваном. Вон, Димитрий, Семеон… Один и года не прожил, другой пять лет всего… А у Марии одни девки выживают, а ребята помирают.
— Да, пусть Алёшенька живёт долго. И другие ребятишки, — пожелал я здравия и перекрестился.
— Пусть, — как-то безвольно проговорил государь а я подумал, что когда умрёт Алексей, подумают, что я освобождаю путь для своего сына.
— Кто ещё догадывается? — спросил я, думая, что прав был Алексей Михайлович, когда писал, что у него есть дела и «посерьёзнее». Куда уж серьёзнее? А я смеялся… Ха-ха… Вот и досмеялся.
— Догадывается? О чём? — округлил глаза царь.
— Вот же ж, — подумал я. — Играется. Хочет, чтобы я сам сказал. Признался.
— О том, что действительно есть потомки Василия Шуйского.
— А они есть? — спросил царь, чуть прищурив правый глаз.
Я вздохнул. Дразнить Тишайшего было опасно для здоровья. Царь мог вспылить и наделать глупостей, за которые потом может сожалеть, но тогда уже может быть поздно.
— Есть, — сказал я.
— И бумаги есть? — спросил царь.
— Есть, — сказал я. — Даже письма шаха Аббаса и «нормальное» свидетельство о браке.
— Даже так? — силён ты брат. — Хотя… Мы с тобой не братья. Ты теперь родовитее меня. Рюрикович…
Царь пристально смотрел сквозь стекло на заснеженный двор, где собирали снег гля горок и лепили снеговиков царские дети с няньками и мамками.
Я подумал, что правильно сделал, что подставился в Симбирске. Вовремя. Самому начинать разговор было совсем не с руки. Но я никак не мог предположить, что разговор состоится сразу по моему прибытию в Москву. Вызвал огонь на себя…. Да-а-а… Правильно он всё-таки переживает за Тимофея с его войском. Вот он, если пойдёт на Москву как наследник, так точно мало никому не покажется. Тимофей у меня ого-го, какой молодец. Настоящий атаман. Не то, что я… Да-а-а… Комбинатор, мать ети…
— И что сейчас будем делать? — спросил я, так как молчать было уже не прилично.
— А разве надо что-то делать? — спросил Алексей, используя иезуитские приёмчики ведения переговоров.
— Тебе и м не нужна определённость. Намечается война Османской империи с Польшей. Я сообщал тебе. И мне не нравится, как ты на неё реагируешь. По-моему, несколько пассивно.
— Даже так? — Алексей дёрнул головой. — Ты знаешь мои планы?
— Я знаю планы твоих воевод, которые сразу захотят заработать призы и покупаться в лучах славы, погубив тысячи ни в чём неповинного люда. А другие, пойдут спасать короля Яна Казимира Второго. И будут воевать двадцать лет, но ничего, в итоге, не добьются.
— Ты так точно всегда предсказываешь события, что мне тебя страшно слушать. Ты и вправду колдун, как про тебя говорят?
— А что, говорят, что я колдун? — усмехнулся я, вспомнив, что сказал царь про «читал написанное про тебя».
— Говорят-говорят, — покивал головой царь. — Да и я вижу…Не бывает у людейтак, что за что ни возьмись, всё выходит ладно. И хитрости всякие ты придумываешь. Махины… Говорят, у тебя вода сама наверх льётся. Почему здесь так не сделаешь? Скрытничаешь?
— Привёз, привёз один насос, поставлю, — ворчливо произнёс я.
— Вот-вот. И я о том. Велосипед твой на разрыв у ребят. Снегокат с рулём. То такое выдумает? Корабли… Нет таких кораблей ни у кого. И в Персии твоей тоже нет. Так, что не надо мне дурить голову. Откуда это всё?
Я хотел сказать, как Юрий Никулиин в «Бриллиантовой руке»: «Оттуда!» и потерять сознание, но не сказал и не потерял.
— Может ты демон? Бес? Чёрт? — с надеждой спросил царь.
— Ты, кхе-кхе, уж определись, государь, — скривив губы в полуулыбке, сказал я.
— Да мне, честно говоря, уже всё едино. Обложил ты меня со всех сторон, и теперь делаешь предложение, от которого я не могу отказаться. Так ты любил говорить?