Меня всегда поражало умение Алексея Михайловича говорить на самые разные темы спокойным и размеренным тоном. Рассуждаючи, так сказать… Главное его в это время не раздражать, а то взрыв может приключиться похлеще динамитного.
— Да, где ж я тебя обложил и делаю предложение? Я тебе говорю, что если уж начинать войну с Османами, то так, чтобы им мало не показалось. И не сразу ввязываться, когда они ещё сильные, а попозже. Лет через десять. Шведы им всё равно не дадут Польшу забороть, а забрать правобережье Днепра мы им не дадим. Эту войну надо так продумать, чтобы забрать Константинополь.
— Константинополь?
— Да, Константинополь. Турки полезут в Польшу и пусть заберут всё, даже Киев. Пусть упрутся рогами в Краков и положат там половину своего войска. И тогда мы ударим. И не сзади, а просто по Константинополю. Ты только не говори пока никому. Никто не должен знать. Сейчас надо сосредоточиться на крестьянском восстании. Не думай, что это будет легко. У них в общей сложности соберётся почти двухсот тысячное войско. Это если в запорожскими казаками. И они ударят единым кулаком через Дон и Северский Донец. Они знают, что я держу Волгу и им её не отдам. Волга — это кровь России. По ней и по Камме идет всё снабжение. Отдавать Волгу нельзя и мы её не отдадим. Я укрепил крепости Астрахани, Царицына, Симбирска, снабдил крепости пушками, пороховым зельем ии другими припасами. Так что, на Волгу бунтовщики не пойдут
Царь смотрел на меня расширенными глазами и с чуть приоткрытым ртом от изумления.
— Ты, э-э-э, всё это сделал? Воеводы не писали, что это был ты.
— Я просил их не указывать меня в своих сказках. Сейчас вижу, что скрывать — себе дороже. Не веришь — спроси их.
— Верю-верю, — замахал руками Алексей и сказал задумчиво. — Значит ты вот так радеешь за государьство?
— Конечно, — мысленно ответил я, но промолчал.
— Однако, всё-таки, что-то надо делать, — сказал царь.
Я не стал исполнять непонятливого.
— Ничего не надо делать, государь. Пусть всё идёт, как и шло. Точно, никто больше не догадывается?
— Я сам проводил следствие.
Я покрутил в «изумлении» головой. Алексей зарделся от удовольствия.
— Вот и ладно. Пусть никто и не знает. Жаль только, что мы не знаем того, кто так жаждет переворота. Э-э-э…
Я замолчал, вроде как обдумывая вдруг пришедшую мысль.
— А, ведь они должны проявиться, если ты не отреагируешь на эти письма. Они должны выйти на меня, если я не стану предпринимать никаких шагов в нужном им направлении. А мы потихоньку их поищем.
— Да, что тут искать⁈ Кто те бунты учинял, — знаем? Знаем! Вот и весь вопрос!
— Ответ, — поправил царя я.
— Ну, да, ответ, — согласился он, чуть подумав.
— Не факт, не факт. Думаю, это могут быть англичане. Ведь у них не получается с тобой договориться о торговле, так?
— Так! — кивнул головой Алексей.
— Вот в этом направлении и будем копать. Только очень осторожно, как в песке норку. В любой момент может осыпаться. Там людишки ушлые и очень опасные, да и вспугнуть никого не хочется.
Мне, собственно, было всё равно, на кого может выйти Приказ тайных дел или мы с государем лично, так как я-то точно знал, что подмётные письма разбрасывал я сам. Однако кто-то же изготовлял мои документы? И этот кто-то знает, что документы у меня и когда я ими воспользуюсь, обязательно ко мне придет и предъявит доказательства их фиктивности. Чтобы «взять меня за жабры». Подчинить воле своей. Хе-хе… Ну-ну…
— Англичан не так уж и много, — думал я. — Всех к ногтю, и дело с концом. Но могут быть задействованы и наши. Могут? Обязательно в группе заговорщиков есть и «наши» высокородные бояре. И они бы давно бы вышли на меня. Только уж очень я подвижен и то на Ахтубе прячусь, то на Кавказе. Прав государь в одном — начинать надо с тех, кто был рядом с соляным и медным бунтами. Много времечка прошло… Ну, да ничего…
— И ещё, государь… Не прими сей совет за ещё один шахматный ход, обкладывающий, как ты говоришь, тебя, но церковную реформу лучше бы отменить.
— Почему? — Удивился царь.
— Потому, государь, что недовольных этой реформой слишком много. Думал я увести этих людей от Москвы, и увёл, но их оказалось так много, что еслиони в гневе вернутся, то никому мало не покажется. А меня они слушаются, пока я не противлюсь им. А как только встану супротив, — быстро на вилы поднимут. А вилы у меня на Ахтубе из кованого железа сделаны. Очень острые и крепкие.
— Сколько их там у тебя, людишек? — спросил, нахмурившись, Алексей.
— Списки книг я с собой взял. Э-э-э… На память если, то тысяч пятьдесят.