Теперь лекарь послал за священником. Гаден обернулся ко мне.
— Удар у него, — сказал он тихо-тихо, обращаясь ко мне. — Это плохо. У царя отказала левая сторона тела. Удар может повториться и тогда…
— Проколите иглой ему несколько раз мочки ушей. Надо снять давление крови в голове.
Лекарь на мгновение задумался, потом встрепенулся и стал тыкать царю иглой в уши.
— Теперь на левой руке поколите подушечки пальцев, чтобы проступила кровь, — приказал я.
Лекарь выполнил приказание.
— Не так шумит в голове, — сказал царь, едва ворочая, слегка вывалившимся налево языком. Слово «шумит» у него получилось, как «фумит», ну, и остальные слова вышли не очень внятно.
— Так лутфе, — сказал Алексей Михайлович.
Появился иеромонах нашей Измайловской церкви Рождества Христова иеромонах Василий. В этом мире эту церковь я построил гораздо, на целых двадцать лет, раньше, в пятьдесят шестом году, так как хорошо знал, и её облик, и как её строили. Собственного кирпича было тогда навалом, и потренироваться перед строительством дворца надо было…
Царя перенесли в его покои, где причастили и соборовали. Я незаметно вернулся в свои покои, где меня встретила встревоженная супруга. Весть о том, что к царю вызвали священника, облетела трёхэтажный дворец, мгновенно.
Пришлось рассказывать и пересказывать, как так случилось, сначала жене, потом её сестре Марфе, потом сыну Алексею, потом царице Марии. Все они были встревожены и от многократного повторения мной рассказа, моя жена возбуждалась всё больше и больше и вдруг тоже потеряла сознание.
— Да, что ж за напасть такая, — подумал я, испугавшись за жену, и самолично побежал за лекарем, которого застал в царской опочивальне.
— Дуняше плохо, — крикнул я и, схватив Гадена за руку, повлёк его за собой, благо, что это всё происходило на одном этаже. Однако Гаден руку вырвал и скомандовал другому лекарю, которого я сначала не приметил:
— Йохан, отправляйтесь, пожалуйста, в палаты царевны Евдокии.
Густо намазанное пудрой лицо неизвестного мне лекаря поскучнело, но он, взяв сумку с инструментами, прошёл мемо меня и вышел из примыкающей к царской опочивальне комнаты.
— Кто это? — спросил я очень тихо.
Гаден скривился.
— Приехал тут недавно… Лейб-медик короля Швеции Карла Густава. Все в Московию прутся. Слишком много царь Алексей платит медиусам… Йохан Костер фон Розенбурх[1]… Самочинно прибыл в Московию, без охранительных грамот, да ещё и со всем семейством и с прислугой. Да государь, не подумавши, отдал ему должность архиятера, то есть главы медицинской службы. Хорошо хоть меня не ввёл к нему в подчинение. Такие уже новшества пытается ввести, что не знаю, как он у Шведского короля служил. Но ничего, скоро приедет Блюментрост, он всех на чистую воду выведет. Да! Лигарид тут воду во всём мутит, даже в медицине. А в Немецкой слободе распри.
— Как у вас тут всё запущено, — пробормотал озабоченно я.
Я читал когда-то давно, в другой жизни, что врачей-иностранцев на службе при дворе хватало. Но самое главное, среди них были и шарлатаны, прекрасно понимающие, что новый врач быстро выведет их на чистую воду и лишит работы, а то и жизни — русские цари всегда были скоры на расправу, а потому шарлатаны сделали все, чтобы оболгать новичка при дворе.
Установленный порядок приглашения и приема на службу иноземных докторов с представлением рекомендательных писем, а иногда и проведением профессиональных экзаменов, призван был закрыть в Россию дорогу неучам и шарлатанам, особенно для службы при царском дворе. Поэтому служившие в Аптекарском приказе придворные доктора в большинстве случаев были профессионалами высокой квалификации, имевшие у себя на родине хорошую репутацию.
Именно они составляли основу приказа, поскольку были обязаны следить за здоровьем царя, лишь в необходимых случаях привлекая к лечению лекарей и аптекарей. В период правления первых царей из династии Романовых в разное время в Аптекарском приказе служило около двадцати докторов из разных стран.
В царствование Алексея Михайловича из-за границы было приглашено десять докторов. В конце пятидесятых — начале шестидесятых годов «ближним» доктором был австриец или, как тогда говорили, «выходец из цасарской земли» Андреас Энгельгардт. Он занимался не только медициной, но и написанием для царя естественнонаучных трактатов, толкованием астрологических прогнозов и гороскопов. Но к тысяча шестьсот шестьдесят пятому году Энгельгардт оказался в немилости, поскольку имел неосторожность заявить, что «царь такой же человек, как другие, и исцеление должно прийти от Бога, а от него зависит лишь применение того или иного лекарства».