Я посмотрел на Милославского с укоризной, но улыбнулся.
— Ничего! Защитимся!
— Может в Кремль твоих казаков послать?
Я покрутил головой.
— Кремль и Москву отстроим сызнова, а наследника потеряем, что делать станем?
— И то верно.
— Сейчас надо с новым царём решать.
— Боярская дума здесь не собирётся.
— Собиралась же ранее в Думской башне на втором ярусе.
— То, когда Алексей Михайлович был жив. По его просьбе. Теперь не пойдёт в Измайлово. Побоится, что запрут здесь в крепости.
— Я бы и этих запер, — сказал я кривясь. — Начнут же теперь смуту налаживать.
— Не ошибся в тебе царь-государь Алексей Михайлович, царство ему небесное. Так и сказал однажды: ежели что случится со мной, за его казаками как за каменной стеной будете. Так ведь, Алёша? При тебе разговор был. Когда завещание писал, говорил.
— Было такое, — подтвердил Алексей.
— Давно было? — спросил я.
— А когда тебя письмом вызывал. Месяца два назад.
— Где завещание-то? — я посмотрел на Милославского.
— Их три бумаги. Одна у меня, одна в сём сундуке, одна у патриарха. Он в слухачах был, присутствовал, значит, при написании и руку свою ко всем трём бумагам приложил.
— Поднимутся смутьяны, нет? Как думаешь, княже? Думаю, что поднимутся. Шереметевы давно мутят. Ещё Борис Иванович Морозов их сдерживал, а как его не стало, так они снова головы подняли, да языки распустили. Не давал Тишайший те языки укоротить вместе с головами, вот и хлебнём сполна сейчас смуты.
— Шереметьевы, говоришь. Мы с Петром, вроде, дружны были. Где он сейчас?
— Э-э-э… Так, в Киеве на воеводстве, — сообщил Милославский.
Я с недоумением посмотрел на говорившего.
— А как он может участвовать в смуте? — спросил.
— Так, я и не говорю про Петра Васильевича. Зять у него есть Лев Александрович Шляков-Чешский. За его сестрой Марфой Васильевной в жёнах. Вот этот все дела Петьки Шереметьева, пока его нет, и крутит.
— Это тот, кого на Соловки ссылали? — спросил я, вспомнив, историю авантюриста, который в тысяча шестьсот сорок втором году выехал в Россию с рекомендацией датского короля и представлялся выходцем из богемских магнатов Шлаковых. В Голштинии и Дании он обманным путем получил проезжую и рекомендательную грамоты к царю Михаилу Феодоровичу. «Явившись в Голштинию и Данию, названный искатель приключений выдал себя там членом знатного в Чехии графского рода Шлик и до того правдоподобно изобразил свои бедствия от гонения, воздвигнутого на него католиками за его лютеранское вероисповедание, что оба государя, голштинский и датский, приняли в нем живое участие».
В России он был представлен царю второго декабря тысяча шестьсот сорок второго года в качестве посла датского короля Христиана IV. В своих письмах к царю Михаилу Федоровичу иноземец говорил о знании военного дела, французского, немецкого, латинского, испанского, чешского, польского и итальянского языков. Он был записан на службу, получал богатые подарки и жалованье.
После принятия православия, новокрещенный женился на племяннице видного государственного деятеля боярина Федора Ивановича Шереметева Марфе Васильевне Шереметевой, получив разрешение именоваться князем Львом Александровичем Шлаковским. В Москве у него появился дом в Китай-городе, где находился бывший Печатный двор. Он жил на широкую ногу, давал роскошные пиры, приводившие в изумление иностранцев и русских.
Однако позже открылось, что под титулованным именем скрывался слуга польского графа Каспера фон Денгофа. Несмотря на разоблачение, самозванец сохранил княжеское достоинство, месячное жалованье, а в его доме часто останавливались иностранные послы. Новоявленного князя нельзя было выдворить из России, поскольку новокрещеный, женатый на православной, не мог покидать пределов страны.
Я, хоть и не лез в политику и государственное управление, понимая, что мне там не место, обстановкой «вокруг» российского трона интересовался, имея подспудное[3] к нему влечение. А значит, интересовался и людьми, приближенными к государственной власти, оным мероприятиям или стремящимися как-то воздействовать на ситуацию извне.
У меня за эти годы собралось множество тетрадей с записями о таких людях, сведения о которых я черпал, в основном, из сплетен и слухов, распространяемых воеводами и купцами. А ранее — из подслушанных разговоров царя с вельможами. Да и Алексей делился со мной своими мыслями. Это, кстати, он мне рассказал о сосланном его отцом на Соловки, хитроване.
Алексей спрашивал у меня мнения о нём. Я, поняв интерес вновь избранного царя к данной персоне, не стал отговаривать. Сказал, что если Матиас в чём-то может быть полезен, его стоит использовать по назначению.