Первые — цокольные — «этажи» обоих дворцов были подняты на высоту четырёх метров и имели лишь духовые окна очень небольшого размера, закрывающиеся ставнями изнутри, и предназначались для хозяйственных нужд. Парадные крытые лестницы вели на второй ярус дворца и, в случае надобности, блокировались тяжёлыми дубовыми дверьми с хитрыми скрытыми стальными петлями и штырями, входившими в дубовый дверной косяк. Другие двери и ворота были защищены так же. Окна этажа второго яруса были узкими, с расширением боковых проёмов вовнутрь, а нижнего с наклоном вниз, как бойницы. Они были подняты над землёй на высоту семь метров. Это я про то, что взять штурмом оба дворца, по-моему, было весьма проблематично.
Об этом я рассказал наследнику и показал свою оружейную комнату, расположенную в дальнем крыле первого этажа второго яруса. В «оружейке» хранились пищали с положенным им боекомплектом. Основное «зелье» в бочках хранилось, естественно, в подвале, расположенном в центре сооружения, то есть под дворцовым внутренним двором. Чтобы, не дай Бог, если рванет, само здание не пострадало.
Как мне не хотелось «прогуляться по Москве» в сторону дома боярыни Морозовой, я убедил себя, что это не моё дело. Пусть заинтересованные больше меня в захвате власти люди подсуетятся. Эту островную крепость мы с казаками удержим, а в Москве у меня имущества нет. Хе-хе… Да и здесь уже оно не моё. А подземный ход, по которому из дворца можно выйти в одну из водяных мельниц, я проверил ещё вчера вечером.
Пока я показывал свои «закрома», пытаясь отвлечь Алексея Алексеевича от моих документов, он к ним интереса не проявлял, но стоило только нам усесться у меня в кабинете за чайным столиком, с установленными на нём горячим чайником, заварником и корзинками со всякими сладостями: щербетом, козинаками из семечек подсолнуха, сахаром, вареньем, мёдом, пряниками и бубликами с баранками, будущий царь посмотрел на меня с ожиданием.
Вздохнув, я вынул из-за пазухи плотный пакет. Черкеска была построена так, чтобы держать форму тела при торжественных случаях и защищать его в случае нападения холодным оружием. Для этого в неё вставляли твёрдые кожаные пластины. Они-то и сохранили мои документы не помятыми. Да и привычка держать тело прямым, сыграла тут не маловажную роль. Как я с ним боролся, со своим телом, стремящимся ссутулиться, кто бы только знал. Да-а-а…
Так вот, вздохнув и вынув пакет с документами, я вскрыл его и, развернув, положил обе бумаги на свой письменный стол.
— Прошу, сказал я, — показывая обеими ладонями на своё рабочее кресло.
Алексей вскинул в недоумении брови, поднялся из кресла, в которое только что уселся, и пересел в другое. Ну, не в казинаки же мне их класть?
— Удобный стул, — похвалил царевич. — У тебя всё удобное, не как на той стороне, почему?
— Это я с собой сейчас привёз. Мы на Ахтубе мебельный завод поставили. Привёз показать. Лес там знатный, вековой, дубовый. Да дуб не такой, как здесь. Из него и бочка особая, душистая, для вина полезная, и мебель хорошая получаются.
— Всё-то у тебя особое и не такое, как здесь. Такого, как у тебя, вообще ни у кого нет. Отец говорил, что ты из какого-то другого мира пришёл, чтобы нас смущать.
— О, как! — подумал я. — Это он про велосипеды?
— И про них тоже.
— Ты знаешь, что велосипед придумали фрязины[1]. То ли Леонардо Да Винчи, то ли Джованни Фонтана двести лет назад. Я ничего не выдумывал. Просто чуть позже сделал особую велосипедную цепь, и то только потому, что ременные передачи в мельницах меня не устраивали. Они проскальзывали и не передавали максимальное усилие дробилкам. Вот я и придумал звёздочки и цепь. Ничего особого.
Мальчишка смотрел на меня удивлённо.
— Хочу, чтобы ты меня научил. Отец рассказывал, что это ты его учил считать. Это правда?
— Да, — не стал отнекиваться я.
— И рисовать? — продолжил пытать меня царевич. Он совсем не смотрел на лежащие перед ним бумаги, как будто они его не интересовали. А я постепенно начинал потеть.
— И рисовать, — обречённо согласился я.
— А ты где научился? И не говори мне, что в Персии. Я видел парсуны принцесс, которые привозили послы. Твои картины лучше. Они живые. У меня много твоих картин на стенах висит. С кораблями, пушками, баталиями. У тебя люди, как живые.
Я пожал плечами, не зная, что ответить, но потом сказал:
— Рисовать каждый учится сам. Можно показать как надо, но каждый рисует по своему. И со счётом тоже самое.