— Если бы ты соврал, он бы тебя на дыбу повесил, — сказал царевич с милой улыбкой.
Я посмотрел на наследника.
— Повесил бы, — согласился я и вдруг спросил. — И что?
— Что, что? — не понял Алексей.
— Повесил бы и что бы стало?
— Ну-у-у…
Он пожал плечами.
— Рассказал бы ты всё.
— Уверен?
Царевич кивнул. Я покрутил головой.
— Когда-нибудь я покажу тебе, как молчат на дыбе.
— Когда-нибудь? — спросил будущий царь.
— Когда-нибудь…
— Ты хочешь сказать, что дашь мне для этого повод?
— Царю не нужен повод, чтобы повесить даже верного слугу на дыбу. Поверь мне. Когда-нибудь ты просто захочешь удостовериться не враг ли я тебе. Даже если я не буду давать тебе повода, найдутся те, кто оговорит невиновного. Как Макария оговорили.
— Опять ты о нём! — скривился наследник.
— А ты как думал? Теперь тебе придётся слышать о нём и о протопопе Аввакуме ещё долго-долго. И о других старообрядцах. И другим царям после тебя. Каждый русский отхлебнёт полной мерой того варева, что заварили южные патриархи. Варева, замешанного на крови. На нашей крови. А они, паразиты, уедут, с набитыми золотом и серебром сундуками.
— Ты как Аввакум глаголишь! Словно пророк какой!
— Ты слышал Аввакума? — я удивился.
— Слышал, как на соборе он говорил. Остановить не могли.
— То ли ещё будет. Он сейчас письма станет писать. Свое житие описывать. Он хороший литератор.
— Кто?
— Писатель!
— А-а-а… Да, ладно про него! Что нам-то делать? Не хочу я тебя на дыбу вешать.
— Да? — я «удивился», а по спине пробежал морозец, так он просто сказал про дыбу.
— Кхе-кхе… Хм! «Не хочу я тебя на дыбу вешать». Вот стервец! — подумал я.
— Не хочешь? Почему?
— Ты очень умный и от тебя много пользы для государства.
Алексей посмотрел мне в глаза, прищурив свои.
— Но я тебя боюсь.
— А я тебя, — сказал я.
— И не только тебя, — добавил я.
— А кого ещё? — удивился будущий царь.
— Я себя боюсь, — вздохнув, сообщил я и тут же пожалел о сказанном.
[1] Фрязин — так русские называли итальянцев.
[2] Амвон — специальное сооружение, предназначенное для чтения Священного Писания, пения или возглашения некоторых богослужебных текстов, произнесения проповедей.
Глава 27
Мне хотелось сказать: «Подавись ты своим троном!», но я вовремя пресёкся.
— Давай потом поговорим, чей род старше и у кого больше прав на Московский престол. Сейчас нужно отстоять право на него. Ваш Ивашка Морозов меня сильно встревожил. Морозова — баба крутая и упёртая. Как она с твоей матушкой уживалась? Ведь четвёртая боярыня у неё?
— Матушка устала рожать, — покраснел Алексей, — и устала от отца.
— А-а-а… Ну да, ну да… Отец твой весьма был охочь до… Кхм-кхм…
Я тоже смутился, вспомнив, что Алексею всего-то шёл четырнадцатый год. В феврале будет… И целый год править станут регенты, то есть я, Милославский и ещё кто-то. А в пятнадцать он умрёт. Точно! Я вспомнил!
— Он умрёт, когда ему едва не исполнится шестнадцать лет, — вспоминал я. — За месяц до своего дня рождения. О, мля! И что потом? Малолетнего Фёдора на трон? Тогда меня никто в регенты не выберет. Потому, что не оставит Алёшка завещание. С чего бы ему думать о завещании под опекунством в пятнадцать лет? Да-а-а… Дела-а-а… Вот,… Хотя…
— В пятнадцать лет Алексей уже будет править самостоятельно, а значит, надо попытаться убедить его составить завещание. Человек внезапно смертен, то, сё… И что? Снова в регенты? Сейчас, наверное, в регенты царь записал мать Алексея. А мы с ней не очень ладим. Она была категорически против велосипедов. Да-а-а… Вот, су…
— Давай не будем про батюшку? — услышал я. — И матушку…
— Да, Бога ради! — кивнул я головой и разламывая зубами сушку.
Пожары в Москве начались этим же днём, как стемнело. Специально ждали? Наверное. А зимой в Москве темнеет рано. Так что, во время вечерней трапезы гонцы и прискакали с докладом, что, дескать: «Горит Москва!». Об этом и сообщил нам, вернувшийся от гонцов старший Милославский.
— Где горит-то? — спросил будущий царь.
— За Яузой слобода горит и торговые ряды в Китай-городе.
Меж своими, государь не рядился и трапезничал с ближними за единым столом. Естественно — мужским. Вот и Алексей, ещё с дневной трапезы сам сел на отцово место, а меня посадил на бывшее своё, то есть, по правую от себя руку. Рядом со мной сидел его дед князь Милославский. С левой стороны от Алексея сел Матвеев. Ничего не поменялось.