Так вот, я смотрел на царевича очень серьёзно. А он очень серьёзно смотрел на меня. Ещё бы. Тут его судьба висела на тонкой нити, которую, он думал, я мог разрезать в любой момент.
— Ты хочешь, чтобы я поклялся тебе? — наконец-то спросил он. — Я — царевич, наследник престола?
— И я наследник того же престола, причём, царя, пленённого поляками, которые… Но не будем продолжать меряться, э-э-э, родословной. У меня она, если брать по персидской линии, гораздо богаче. Я же хотел поклясться тебе по просьбе твоего отца, почему бы не поклясться и тебе.
— Ну-у-у… — промычал, поморщившись, царевич.
Он что-то хотел ещё сказать, но сдержался.
— Не по годам ведёт себя наследник, — подумал я и сказал, — Короче. Будешь только меня слушаться?
— Тем более, что казаки в Москве уже присутствуют, но, похоже, это — лазутчики. И, честно говоря, я собирался посадить тебя на трон, дождаться своего войска, идущего из Симбирска, и отъехать вместе с ним на Ахтубу. Волгу надо охранять. По ней вся торговля с Голландией и Британией идёт. Нельзя сорвать контракты по фьючерсам. Да и пшеница, горох, чечевичные и другие бобы в Москву поступает с моих полей. Волгу захватят, начнётся голод.
— Да, Волгу надо охранять, — вроде немного успокоился Алексей. — А этих куда? Э-э-э… Милославского и…. Э-э-э… Других. Патриархов, митрополитов… Они ж меня анафеме предадут.
— Этот патриарх, Иосаф, да? Которого собор назначил, и сам не рад, что принял сан. Я так думаю. По крайней мере, полагаю, что у меня получится его убедить, вернуть всё в «зад» или, хотя бы, не начинать преследовать старообрядцев. Других митрополитов сразу закрыть в монастыри под начало[2] монахов.
— Многие ведь из тех, кого он лишил мест уже и «градскому суду»[3] приданы. Кто-то уже и отъехамши…
— Вернёшь! — коротко бросил я. — Решайся, да пошли на обход территории. Ждут твои «воры-советнички», небось. Заждалися будущего защитника… Алексей Михайлович всё покрывал-покрывал, да сердце и надорвал через них. И тебя, ежели не исправишь им сделанное, беда ждёт. Казаки церемониться не станут. Им ты — так себе царь.
— А ты, значит, не «так себе»? — обиделся царевич.
— Ха-ха! Думаю, они сильно удивятся, когда увидят, кто придёт на их клич «Шуйского Михаила на царство!» Ха-ха-ха!
Алексей ещё сильнее нахмурился и скривился.
— Воры-советнички, как ты говоришь, недовольны, что в Измайловском дворце ты командуешь, а не воевода Пушкин. И что ты его стрельцов под себя забрал.
— Лидер должен быть один! — безапелляционно буркнул я не помня, знает Алексей, кто такой «лидер». Должен знать, вроде бы. Латынь ведь… Латынь он знает…
— И, между прочим, Измайлово снова перешло под моё управление. На то имеется царский указ. Который, между прочим, никто не отменял. А кому не нравится, что здесь полностью командую я, пусть убираются ко всем чертям. Где, кстати, им всем и место.
Короче, своей настырностью и независимым поведением, уломал я царевича дать мне клятву, что он отменит реформы и погонит от себя всех умников, кроме «имярека». Алексей, как настоящий иезуит, попытался заставить меня дать ему клятву, что откажусь от престола, но я «отнекался», ссылаясь на противоречие. Как он сможет исполнить свою клятву, спросил я, если я не откажусь от престола и не помогу ему стать царём? Да-а-а, уж…
Так вот, кхе-кхе… Стоим мы, значит, на привратной башне и удивляемся, а крёстный ход всё ближе и ближе. Где-то сзади процессии шёл здоровенный детина в рванине, более похожий на юродивого. Детина нёс на спине огромный крест. Подле него, делая вид, что помогают, оря и стеная плелись другие юродивые, всего около двух десятков человек. На юродивых я спокойно смотреть так себя и не приучил. Смерть уже в различных ипостасях и формах видел и сам убивал, а вот на истерзанные добровольными пытками тела без ужаса и брезгливости не смотрел.
— О Господи, Боже мой! — проговорил Алексей. — Юродивые… Зачем они их-то…