Книги правил Арсений Грек, который ранее был воспитанником иезуитов и который своею лукавой волей повставлял столько лукавого, что и в поздние времена конца двадцатого и начала двадцать первого веков сами священники мне говорили, что не понимают, кому молятся, ибо читали в книгах они следующее: «…ниже да снидет с крещающимся, молимся тебе, дух лукавый»… Там же: слова «Запрещает ти, диаволе, Господь наш Исус Христос пришедыи в мир и вселивыися в человецех» (старый текст) были заменены на «Запрещает тебе Господь, диаволе, пришедыи в мир и вселивыися в человецех».
Арсения Грека я специально привлёк в «свой кружок ревнителей веры», потому что он знал, что и где правил. И старцы за ним смотрели особо строго, но в открытую зла на него не держали.
Этот Арсений был хитрой бестией. Приехав со свитой Иерусалимского патриарха Паисия он остался в Москве по приглашению царя Алексея Михайловича и после его отъезда, «яко многим языком искусный», и даже занялся учительством. Однако вскоре его педагогическая деятельность неожиданно прервалась. Паисий письмом сообщил царю об вновь открывшихся обстоятельствах жизни Арсения. Того пытали и Арсений сознался, что менял христианскую веру неоднократно, и вообще, учился в школе иезуитов.
В результате следствия Арсений был сослан на Соловки. Однако приехавший на Соловки Никон возлюбил Арсения за грамотность и «пригрел на груди змею». Когда Никон потерял власть и более уже не смог с прежней щедростью оказывать Арсению свои милости, тот предал его и, не задумываясь, перешел на сторону врагов бывшего патриарха. То есть, ко мне… Кхе-кхе…
В народе об Арсении Греке сложилось однозначное мнение: «волхв, еретик, звездочетец, исполнен скверны и смрада езувитских ересей».
Сложно было убедить того же Неронова, писавшего царю из заточения об Ареснии Греке следующее: «Отнюдь не дерзати святых книг таковым переводити, ниже вручити, яко же оный лукавый чернец Арсений грек, о нем же патриарх иеросалимский Паисий писал к тебе из Путивля; а ныне он, Арсений, взят к Москве и живет у патриарха Никона в келии, да и его свидетеля врага поставляет, а древних великих мужей и святых чудотворцев свидетельств отметает. Ох! увы! благочестивый царю! стани добр, вонми плачу и молению твоих государевых богомольцев, — иностранных иноков, ересей вводителей, в совет не принимай».
Но, ничего… Старцы по моему научению вразумили Неронова и тот проникся необходимостью временного сотрудничества с Арсением Греком.
— И что хотят? — скривился Симеон Полоцкий — недавно назначенный наставником всех детей Алексея Михайловича, а потому постоянно обретавшийся вместе с царской семьёй.
В шестьдесят четвёртом году царь Алексей Михайлович поручил ему обучать молодых подьячих Приказа тайных дел, назначив местом обучения Спасский монастырь за Иконным рядом. Активно участвовал в подготовке, а затем и проведении Московского собора по низложению патриарха Никона и был переводчиком при иезуите Паисии Лигариде. То есть его правой рукой. А это говорит о многом.
Да и те произведения, что он написал, например — «Жезл правления на правительство мысленного стада…», были изобилованны латинизмами и католическими ересями. При живом Алексее Михайловиче сей «умник» много чего написал, даже книжки для обучения грамоте царских детей, но уж при мне-то далее написанного им «Жезла» этому Симеону не продвинутся. Костьми лягу. «Жезл» кстати мы «проанализируем» и выдадим резолюцию о вредности, как произведения, так и автора. Да-а-а…
— Ясно чего, — буркнул Пушкин. — Челобитную принесли. С наследником говорить хотят.
— С каким наследником? — спросил Алексей, бросив на меня подозрительный взгляд.
— Ну… Э-э-э… Как, с каким? С тобой Алексей Алексеевич.
— Точно со мной? Так и сказали?
— Так и сказали, — кивнул головой Пушкин. — С «Алексеем Алексеевичем, сыном царя Алексея Михайловича, усопшим намедни», сказали они, говорить хотят.
— Надо поговорить, — решил сказать я, чтобы царевич не произнёс слово «нет», от которого потом было бы сложно отказаться.