Мне показалось, что вдруг случился тот случай, который может исправить ситуацию. Венчание на царство раскольными служителями церкви, лишённые сана — нонсенс, который может быть исправлен решением патриарха задним числом. За ним, кстати, уже послали. Взъерепенится, так — снимем и назначим Макария Новгородского временно исполняющим обязанности патриарха.
Думаю, что в Измайловской крепости остались только преданные Алексею дворяне и бояре, искренне заинтересованные в его избрании царём и не кто не возникнет против сего мероприятия и возвращения проклятых в лоно церкви.
А что, митрополит так торжественно и объявил, что, «по праву родства с Царем Алексеем Михайловичем, по его завещанию и согласно всенародному избранию, духовенство благословляет Алексея Алексеевича на великие и преславные государства Русского Царства и венчает по древнему царскому чину и достоянию». Речь митрополита заканчивалась призванием благодати Божией на новонареченного Царя на благо всему государству.
Царь был отправлен на чертожное место, где и воссел на свой престол в виде царского же трона, изготовленного в Персии тоже по моему образцу и тоже в двух экземплярах немного ранее царских регалий. Алмазный трон, в реальности подаренный царю Алексею Михайловичу торговой компанией Армении в Иране с прошением торговать без пошлины на территории России, был и в моём случае выполнен из сандалового дерева, облицованного золотыми и серебряными пластинами. Причудливый растительный орнамент прочеканен на пластинах. Резная полоса с крупным узором, изображающим процессию слонов с восседающими на них погонщиками, окаймляет низ трона. На спинке трона в картуше с жемчужной обнизью шитая надпись: «Могущественнейшему и непобедимейшему Московии императору Алексею на земле благополучно царствующему сей трон, великая искусством сделанный, да будет предзнаменованием грядущего в небесах вечного блаженства. Лета Христова 1659».
— Как это возможно⁈ — прошептал так, что его услышал даже новоиспечённый царь Алексей Второй, князь Милославский, а потом вопрошающе простонал. — Открой тайну Степан, ты кто!
На что я просто пожал плечами и развёл руками.
Надо сказать, что деревянная церковь Рождества Христова, возведенная в Измайловской крепости к тысяча шестьсот шестьдесят пятому году, мне понравилась своей свежестью, чистотой и новизной, и именно в ней мы наскоро «соорудили праздник».
Для прохождения Царя от царского места на чертоге до царских врат и от них до обыкновенного царского места по сукнам разостлали пути, или дорожки, из красного бархата. Вправо от амвона поставили три сандаловых стола, светившихся своей древесиной, для царских регалий. А свечей восковых зажгли…
Рядом с усаженным на престол царём на небольшой стул сел митрополит Макарий и мы все ещё долго слушали молитвы и пение литурги и смотрели за иными действиями священников с царём, в том числе и причащение, до которого с царя сняли венец и передали его снова мне, а потом отобрали и уже навсегда.
— Эх! — мысленно сокрушился я. — Не видать тебе, Стёпка, короны Российской Империи.
По окончании Литургии митрополит, сопровождаемый сонмом священнослужителей, приблизился к царскому месту, преподнес нововенчанному и миропомазанному Царю просфору и поздравления с миропомазанием и принятием Святых Тайн. Государь поблагодарил поздравивших, пригласил их в тот день к своей царской трапезе и южными дверями вышел из церкви, где его ждала царская полукарета, подаренная Матвеевым царю Алексею Михайловичу.
Царя одели в шубу, усадили в карету и под охраной сотни нарядно одетых казааков, вывезли из крепости. Следом за ним по возкам расселись участвовавшие в церемонии коронации и опешившие от происходящего «гости».
Со стороны Москвы раздавался радостный перезвон колоколов. Это мои казаки донесли указ новоизбранного царя «радоваться». Тут и подъехал патриарх Иосаф на санках, привезённых взмыленной лошадью. Увидев, вышедшую процессию и царя в сверкающей на солнце корне, Иосаф благоразумно пал ниц перед остановившейся каретой.
— Царь мой и государь! — вскричал он. — Радость то какая! Позволь приложиться к руке⁈
Алексей протянул руку, Иосаф вскочил с колен и бойко подбежав к карете вцепился в рукав царской шубы и приник к тыльной стороне кисти губами, спрятанными за покрытыми изморосью усами и бородой.
— Дозволь следовать за тобой, великий государь?
— Следуй, — благосклонно разрешил царь и все снова тронулись.
Я ехал на своём белом, как снег, «дестриере»[1], сидя на нём верхом в парадном седле на красной, вышитой золотом, попоне. В белой войлочной бурке и всё в той же белой черкеске, лишённой всяких украшательств, кроме газырей[2] с серебряными колпачками, украшенными искусной резьбой. Ехал я рядом с царской каретой и поглядывал на Алексея, уже пришедшего в своё нормальное состояние, но явно «измочаленного» стрессом, вызванным неожиданной радостью обладания вожделенной властью.