Жил шпион в Черкасске четыре дня, и при нём приезжали из Азова татарские «присыльщики для перемирья», а казаки «миритца с ним не смели, а сказали им. — Приехал де блиско Черкаского городка Стенька Разин со товарыщи, и буде де он учинит с азовцы мимо их, казаков, какое дурно, и им де, казаком, впредь ни в чём верить не учнут. А принять де ево, Стеньку со товарыщи, в войско или в промысл они, казаки, не смеют, а хотят они, казаки, о том послать великому государю нарочную станицу, что великого государя повеленье и указ об нём, Стеньке Разине со товарыщи, будет. А в Черкаском городке атаман Корнило Яковлев (то ли у них с Самарениным только что произошла очередная «рокировочка», то ли был на сей раз дуумвират, то ли уже никто не различал этих двоих — в документах того периода часто упоминаются «войсковые старшины Корнила да Михайло», а Москва пишет, обращаясь то к одному, то к другому. — М. Ч.) и иные старшины и нарочитые казаки его Стенькино воровство не хвалят и к себе его не желают».
Шпион опять поехал к Разину, и тот ему заявил: «Послал де он к великому государю бить челом товарыщей своих 7 человек. И они де к нему, Стеньке, не бывали, и он де, Стенька, опасен великого государя гневу. А как де ево товарыщи с государевой милостивой грамотой к нему приедут, и он де Стенька служить великому государю рад с товарыщи своими и пойдёт на Крым или Азов, или где великого государя повеление будет, и покроет он вину свою великому государю службою своею. А буде де станичники ево с Москвы не будут, и он де, Стенька, чая от великого государя на себя опалы и казни, пошлёт в Запорот, и хотят соединитца з запорожскими черкасы вместе». Это была весьма серьёзная в тот период угроза. Надо полагать, Разину было понятно, что Келимбетов передаст её куда следует.
С. М. Соловьёв писал о разинцах: «Им всё равно, идти ли громить “басурманские” берега и гулять по Каспию или подстрекать низшие слои населения бунтовать против высших внутри России»; то и другое делалось, по мнению историка, лишь с целью грабежа; будущий мятеж — случайность, возникшая из-за того, что казаков не пускали обратно в Персию. «Лишённая таким образом надежды гулять по Каспийскому морю, огромная шайка опрокидывается внутрь государства...» Очень вероятно, что для подавляющего большинства рядовых казаков так и было. Но не для верхушки и уж во всяком случае не для Разина, который завязал отношения с украинскими гетманами ещё задолго до похода на Каспий. Да и кто мог помешать разинцам идти к берегам Персии снова? В общем-то никто, и, возможно, многие казаки именно этого и хотели — от первой-то экспедиции те, кто её финансировал, наверняка получили долю.
Ситуация на Украине была сложная и неприятная ни царю, ни Разину. Дорошенко, после того как уничтожил своего конкурента Брюховецкого (человека относительно порядочного, чего нельзя сказать о самом Дорошенко, хотя положение у него, конечно, было трудное), в декабре 1668 года начал переговоры с Алексеем Михайловичем о переходе Заднепровья под власть России, требуя, однако, очень широкой автономии; при этом он подвергался жестокой опале за «измену» со стороны Речи Посполитой и обрёл нового конкурента — запорожского кошевого гетмана Петра Суховиенка, бывшего писаря, который составил с крымским ханом проект договора о переходе всей Украины в подчинение Крыма.
В марте 1669 года Дорошенко, находясь в отчаянном положении, созвал Раду, на которой правобережное казачество решило уйти в подданство турецкого султана Мехмеда IV. Условия союза были во много раз выгоднее, чем те, что предлагала Москва. В обмен на военную помощь Османская империя предоставляла Правобережной Украине полную автономию, свободу от налогов и право голоса во внешней политике — это то самое, чего Разин хотел от Персии, и даже гораздо более. (Вот только казаки были не в большом восторге от подчинения туркам). Суховиенко с татарами напал на Дорошенко, тот пожаловался султану, султан приказал крымцам — своим вассалам — прекратить помощь Суховиенко, место которого вскоре занял уманский полковник Ханенко — ставленник Польши.
Несмотря на поддержку султана, дела у Дорошенко шли неважно. С точки зрения как Речи Посполитой, так и Москвы он являлся самозваным гетманом, марионеткой Турции и прав ни на какую часть Украины не имел. В том же марте 1669 года на Раде в городе Глухове гетманом Левобережной Украины был избран войсковой есаул Демьян Многогрешный, лидер промосковской партии, но себе на уме; воспользовавшись сложным внутриполитическим положением России, он заключил с царём договор, существенно ограничивавший возможность влияния Москвы на внутренние дела Запорожья, и считал, что отстоял независимость Украины. В этих условиях Разин не мог рассчитывать на массированную военную поддержку запорожцев. Многогрешный отказался даже обсуждать с посланцем Разина возможность совместного похода на Москву.
Что касается Запорожья, поддержкой которого ранее пользовался Дорошенко, оно раскололось на два лагеря: одна его часть отказалась признавать Дорошенко своим гетманом, другая — во главе со знаменитым кошевым атаманом Иваном Сирко (Серко) — поддержала. Сирко был непобедим в военном отношении; его так же, как Разина, считали колдуном и чародеем. Но в политике он был даже не то чтобы беспринципный, а скорее бестолковый человек и постоянно менял свои пристрастия: то был на стороне московского царя, то на стороне польского короля, то поддерживал Дорошенко, то становился на сторону его врагов, Суховия и Ханенко, то выступал против последних двух и снова защищал Дорошенко, то помогал русскому царю против турецкого султана и крымского хана, то шёл против царя заодно с султаном и крымским ханом. Пока что Дорошенко и Сирко своих соперников разбили, но был ещё могущественный Многогрешный, друг Москвы. В такой запутанной ситуации украинские казаки не могли и не хотели всей своей силой идти на помощь Разину — «уж лучше вы к нам».
Разин, надо думать, колебался, и «война против бояр» никак не могла быть у него в приоритетах. Либо война на стороне царя против Крыма (на Османскую империю, конечно, никто помыслить замахнуться не мог), либо на стороне Дорошенко и Османской империи против царя. Что предпочтительнее? Военной славой он мог покрыть себя в любом случае, но среди многочисленных украинских гетманов и атаманов вряд ли мог стать первым и даже равным. «Может, лучше всё-таки вы к нам?» И многие украинские казаки стали приезжать с отрядами, как было ещё до персидского похода; не исключено, что «черкас» к какому-то моменту в войске стало едва ли не больше, чем донцов. Осенью 1669 года прибыл с отрядом Леско Черкашенин (он уезжал на некоторое время к себе «в украины»).
Странно: шпионы один за другим доносили, что при них из донских городков и откуда бы то ни было к Разину «ниоткуды нихто не прихаживали» — а меж тем к ноябрю войско увеличилось с 1500 до 2700 человек. Этим сведениям можно верить, так как они исходили от разведчика, посланного Унковским, а у Унковского, как мы уже отмечали, разведка была поставлена хорошо. Ему рассказывали (из сводки 1670 года) царицынцы, которые слыхали от знакомых донцов, что Степан и Фрол Разины живут в Кагальнике со своими семьями и Разин «казаков де своих, которых тутошних прежних жильцов, отпускает в казачьи городки для свиданья родителей своих на срочные дни за крепкими поруками». Какими же такими «поруками»?! Денежными залогами, что ли? Или угрозами наказания для поручителей? И опять непонятно про жён казаков: если отпускали для свидания с «родителями», то жёны всё-таки были с казаками вместе? Не могло же в отряде Разина не быть ни одного женатого...
«А из Запорожских де городов, — продолжал осведомитель Унковского, — черкасы многия и из донских городов казаки, которые голутвенные люди, к нему, Стеньке с товарыщи, идут безпрестанно и он де, Стенька, их ссужает и уговаривает всячески. А всех казаков ныне у него 2700 человек, и буде больши, и приказывал он казаком безпрестанно, чтоб они были готовы. И говорят казаки, что на весну однолично (не единолично, а однозначно. — М. Ч.) Стенька пойдёт на воровство, и они де, хопёрские и донские казаки, с ним пойдут многие. А которые де сторожилые домовные казаки, и те де о том гораздо тужат». Неизвестно, начал ли Разин в тот период рассылать по стране свои знаменитые «прелесные письма». Похоже, что нет — тогда бы к нему шли больше. Пока он ограничивался своими и запорожскими казаками. Мы полагаем, что он и надеялся ограничиться ими, прибавив к ним беглых стрельцов. Безоружный «народ» ему не был полезен.