Похоже, в деле о гибели Прозоровского мы столкнулись с чрезвычайно распространённой и живучей, но — легендой. Откуда она взялась, сказать невозможно, но происхождение её давнее, так как её воспроизводит автор анонимного «Сообщения...»: «Говорят, будто прежде чем сбросить его, Стенька прошептал ему какие-то слова на ухо, в ответ на что князь покачал головой. Итак, будучи, несомненно, прельщаем изменником передаться на его сторону и ответствовав на то отказом, князь принуждён был совершить с вышины своей роковой прыжок».
Переходим к митрополиту Иосифу. Из якушкинских сказаний: «[Разин] такой еретик: всю Астрахань прельстил, все за него стали; один только архирей. Архиреем в Астрахани быль тогда Иосиф; стал Иосиф говорить Разину: “Побойся ты Бога! перестань, Стенька, еретичествовать!” “Молчи! — крикнет Стенька Разин: — молчи, батька! Не твоё дело!” Архирей опять Стеньке: “Трехъ большой еретичеством жить!” А Стенька знай своё твердит: “Молчи, батька! не суйся, где тебя не спрашивают! Сражу, говорит, тебя, архирея!” Архирей своё, а Стенька своё! Архирей опять-таки Стеньке Разину: “Вспомни про свою душу, как она на том свете будет ответ Богу давать!” Стенька мигнул своим, а те подхватили его да в крепость, да на стену; а со стены-то и бросили козакам на копья!.. Туть архирей Иосиф Богу душу и отдал». В другом предании рассказывается, что Иосиф потребовал от Разина покаяния: «Ладно, — говорит, — покаюсь. Пойдём со мной на соборную колокольню, я стану перед всем народом и принесу покаяние. Как взошли они на колокольню, Стенька схватил митрополита поперёк и скинул вниз. “Вот, — говорит, — тебе моё покаяние!”».
На самом деле Иосиф был жив и здоров. Из цитированной выше отписки головы московских стрельцов Лаговчина: «...а преосвященный Иосиф, митропалит Астраханский и Терский, в целости, и никакова ему, государь, дурна не учинили...» А вот ещё интереснее — из показаний (также цитированных нами выше) подьячего Колесникова: «Да он же, вор Стенька, на имянины благоверного государя царевича и великого князя Феодора Алексееича был в гостех у митрополита, а с ним было ясаулов и казаков человек со 100 и больши». Из «расспросных речей» в Тамбовской приказной избе московского стрельца И. Алексинца (см. выше): «А боярская де жена и всяких начальных людей жёны все живы, и никово де тех жён он, Стенька, не бил, и у митрополита де он, Стенька, был почесту...» И, наконец, допрос под пыткой Фрола Разина: «Как де брат ево Стенька Астрахань взял, и в то де время взял з Бухарского двора 9 тай з дорогами, с шолком, сафяны и киндяки и отдал на збереженье астараханскому митрополиту, и ныне у него».
Львов был также жив, здоров и благополучен, как явствует из августовской отписки коротоякского воеводы М. Ознобишина в Разрядный приказ (Крестьянская война. Т. 1. Док. 172. Август 1670 года) и иных документов. Артамон Матвеев: «Как воевал и ходил на море впервые вор Стенька Разин и разорение учинил Персидскому царству, и пришёл в Астрахань и познался с князем Семёном Львовым, назвались меж себя братьями, и не исходил из дому его и пил, и ел, и спал в доме его; и на то братство и дружбу свидетельство: как вор второе пришёл под Астрахань и Астрахань взял... ево, князь Семёна, за братство и дружбу от убийства сохранил и животов его не грабил...* Из показаний Лаговчина следует, что и имущества Львова (и других бояр) не тронули: «Да боярина ж и воевод князь Ивана Семёновича Прозоровского и князь Михайла Прозоровского да князь Семёна Львова семьям и домам никакова дурна им не учинили...»
Относительно сохранности имущества Прозоровских и Львова разночтений в документах нет, однако утверждение «семьям... никакова дурна им не учинили» опровергается рядом документов. У Прозоровского было два младших сына (где находился старший, Пётр, неизвестно): один лет семнадцати, другой — около десяти. Из показаний подьячего Колесникова: «А боярина де князя Ивана Семёновича дети, 2 сына, повешены были за ноги и висели сутки. И одного де большова сына, князь Бориса, сняв с висилицы, велел вор Стенька скинуть с роскату, а меньшого велел отдать матери. И ныне де жена боярина князя Ивана Семёновича на одном дворе вместе за караулом с князь Семён Львовым». Из показаний стрельца Алексинца: «...а 2-х де сынов ево, боярских, на городовой стене повесил за ноги, и висели де они на городовой стене сутки. И одного де, боярского большого сына, сняв со стены, связав сбросил с роскату ж, а другово, меньшого боярского сына, по упрощению астараханского митрополита, сняв о стены и положа де на лубок, отвезли к матери ево в монастырь...» Интересно, не правда ли, как писатели, сочувствующие Разину, будут решать эту сцену? Наживину хорошо — он эмигрант и может выразить высшую степень омерзения:
«Они вырвали восьмилетнего Мишу из рук обезумевшей матери и повели его в кружало. Степан оглядел миловидного перепуганного ребёнка.
— Повесить за ноги рядом с братом... — решил он так уверенно, что всем стало совершенно ясно, что одного действительно надо было повесить под ребро, а другого за ноги. — И подьячего на крюк!..
Ларка с величайшим усердием выполнил возложенное на него поручение. Рядом с истекающим кровью Шабынь-Дебеем повис Борис, потом Алексеев, а рядом с Алексеевым, головой вниз, висел меньший из братьев. Шитый подол его светлой рубашечки прикрывал его надувшееся и обезображенное от прилива крови личико... Вороны перелётывали по зубцам стены и с любопытством присматривались к операциям Ларки. Попойка продолжалась...»
(Младшего сына Прозоровского звали не Мишей, и насчёт попойки ничего не известно, но это не столь важно).
По Костомарову, Разин вспомнил о детях Прозоровского лишь перед отъездом из Астрахани:
«13 июля Стенька сидел пьяный в кружале и вдруг призвал есаула и сказал:
— Ступай к митрополиту и возьми у него старшего сына боярина Прозоровского, Бориса, и приведи ко мне.
Вдова Прозоровского, княгиня Прасковья Фёдоровна, после трагической кончины мужа скрывалась в палатах митрополита с двумя сыновьями. Оба звались Борисами. Старшему было шестнадцать лет. Его привели к Стеньке. Стенька сказал ему:
— Где таможенные пошлинные деньги, что собирались в Астрахани с торговых людей? Отец твой ими завладел и промышлял?
— Отец мой никогда этими деньгами не корыстовался, — отвечал молодой князь. — Они собирались таможенными головами, головы приносили в приказную палату, а принимал их подьячий денежного стола Алексей Алексеев с товарищами. Все деньги пошли на жалованье служилым людям. Спроси у подьячего.
Случайно подьячий избежал участи своих собратий. Его отыскали и привели к Стеньке. Подьячий объяснил ему то же, что князь.
— А где ваши животы? — спросил Стенька у Бориса Ивановича.
— Животы отца моего ограбили; казначей отдавал их по твоему приказу, а возил их твой есаул Иван Андреев Хохлов.
Стенька приказал повесить его вверх ногами на городской стене, а подьячего Алексея за ребро на крюке.
— Принесите мне другого сына воеводы! — закричал тогда Стенька.
Второму сыну Прозоровского было только восемь лет. Козаки вырвали малютку из рук матери и принесли к Стеньке. Атаман приказал повесить его за ноги возле брата. Всю ночь висели они. Утром приехал Стенька и приказал старшего князя сбросить со стены, а малютку, отёкшего кровью, чуть живого ещё, приказал сечь розгами и возвратить матери».
Весь разговор Разина с Борисом Прозоровским — выдумка; в документальных источниках об этом ничего не говорится.
У Горького старшего сына не убивали — мысль убийцы о своей матери спасла жертву: «Привели жену Прозоровского, с нею дети, одному 8 лет, другому 15. Разин велит повесить старшего на городской стене вниз головой. Вешают. Мать ползает по земле у ног Разина, он отталкивает её ногою. Закрыл глаза, вздрогнул: пред ним возник образ матери, — опираясь на палку, она стоит на берегу реки, смотрит вдаль. В огромный костёр бросают связки бумаг, Разин ногою и саблей подкидывает их в огонь. Казаки бешено пляшут вокруг костра, горожане тоже. Ползёт на коленях жена Прозоровского, умоляет Разина пощадить детей, он приказывает: