— Мыслишь, бояре без драки тебе понизовья оставят?!
— Не один я так мыслю, Степан Тимофеич, — оправдываясь, сказал Наумов. — Так ведь и все казаки говорят. Сказывают — зря ты на Москву разгорелся: тебе в битвах славы искать, а казакам-де Москва к чему?!»
На первый взгляд действительно не понятно, почему Разин не удовольствовался возможностью быть «хозяином Волги». Но он в романе отвечает собеседнику совершенно логично: Москва бы не позволила парализовать свою торговлю. С другой стороны, почему бы, овладев волжскими городами, не успокоиться, не прекратить пиратство, не заключить с царём мир? Если есть доля правды в сообщениях иностранных газет о четырёх или шести ультимативных требованиях, предъявленных царю, Разин и не прочь был бы удовольствоваться Волгой. Но реакцией Москвы стал сбор ополчения. Поздно уже было мириться, деваться некуда.
В помощь саратовскому воеводе Лутохину прислали из Казани и Самары 500 стрельцов, но это не помогло. Стрельцы ушли обратно, а местные подняли бунт и 15 августа встречали Разина «хлебом-солью». Воеводу убили — то ли по приказу Разина, то ли по решению круга. Городским атаманом стал казак Григорий Савельев (возможно, и кто-то из горожан входил в «руководящие органы», но сведений об этом не сохранилось). Взяли казну — часть опять отправили на Дон. По легенде, Разин любил сиживать на одном из утёсов близ Саратова в кресле из слоновой кости, оттуда руководил пиратами и где-то там зарыл, естественно, клад; саратовцы также считают, что именно будучи у них Разин утопил княжну.
Пробыв в Саратове несколько дней (тут разные числа называются, но по логике это было в середине — конце августа), войско Разина двинулось к Самаре. Там обстановка была сложнее: часть горожан хотела сдаться Разину, часть — не хотела. Мятежников было больше, и они захватили посад и слободы, но не могли прорваться в крепость, где находился войсковой гарнизон. То ли подошедшие разинцы помогли, то ли самарцы сами справились (саратовские краеведы пишут, что на сторону восставших перешли два стрелецких сотника со своими людьми), но результат был тот же, что и везде: казнили воеводу и стрелецких голов, сожгли документацию, провозгласили свободу от податей, налогов и долгов, оставили начальство: горожанина Игошку Говорухина и казака Ивана Константинова.
Сам Разин даже не заходил в город, хотя, по местным преданиям, топил княжну здесь, а не в Саратове. И «утёс Разина» тут тоже был, причём на самом деле: на Молодецком кургане разинцы поставили наблюдательный пункт, чтобы перехватывать идущие по Волге суда. Е. С. Кирушева, самарский педагог и краевед: «Пожалуй, самая красивая легенда связана с нашими местами. В ней рассказывается, что остров на Волге напротив Сызрани — на самом деле крыша подводного дворца, который стоит посреди зачарованного Мирного города. Живёт в нём прекрасная речная царевна. Там и укрылся Стенька Разин до поры до времени. Лишь изредка лунными ночами выходит он на поверхность и плавает по Волге на своей волшебной кошме или летает на лодке, полной золота. А иногда поднимается из воды и сам Мирный город».
Войско Разина прибавилось саратовцами, самарцами и разными людьми; Василий Фёдоров, беглый крестьянин, побывавший на Дону, набрал себе отряд в 500 человек, причём конных и с оружием. Наживин: «И до того уверенность в победе была разлита вокруг, что в его войске появились уже не только приволжские бобыли, не только беглые холопы, беглые солдаты, беглые стрельцы, но вливались в него целыми отрядами и озлобленные мордва, черемисы и чуваши: они были не так давно покорены Москвой и потому тяжесть московской длани была для них, детей лесов, особенно чувствительна, тем более что местные служилые люди делали всё возможное, чтобы тяжесть эту удесятерить. Появились латыши, недавно поселившиеся на Волге, и поляки из вновь от поляков отвоёванного Смоленска, и пришёл откуда-то какой-то “литвинко”. Приходили попы деревенские, которым надоела и нужда несусветная, и всё новые и новые требования московских “властителей”, — то чтобы читать по новым, непривычным книгам, то чтобы не петь “Госапади Сопасе”, как пели до сих пор, а непременно чтобы было “Господи Спасе”». Не хватает только своего еврея, который бы предложил печатать фальшивые деньги...
Слухи были всякие. В конце августа коротоякский воевода Ознобишин сообщал в Разрядный приказ, что Разин прислал пушки на Дон и приказывает казакам собираться в Черкасске. Побывавший в Крыму толмач Кучумов 27 августа утверждал (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 25), что Разин «...к великому государю послал от себя послов просить некаких людей с Москвы 3-х человек да с Тулы 4-х человек. Да и в Крым де от него, Стеньки, присылка, чаять, будет же. И в Крыму всяких чинов люди удивляютца и говорят, что приходит последнее время, что христиане меж себя почали рубитца». Факт сношений Разина с Крымом, как мы уже выяснили, подтвердился, но отправка послов к царю — нет.
Хотя могло, конечно, случиться и так, что послы (или письма) к царю были, но по несчастливой случайности все документы на эту тему пропали. Уж очень настойчивы были слухи о попытке каких-то переговоров с царём. Рижская «Газета» (№ 42): «[Царь] находится в немалом затруднении из-за продолжающегося в его владениях мятежа, которым как будто хотят воспользоваться некоторые его соседи, чтобы отомстить за то, что не смогли заключить с ним никаких договоров. Также ходит слух, что король персидский заодно с вождём мятежников и обещал прислать ему помощь; однако известия, полученные на этот счёт, не очень достоверны и сейчас нет никакой ясности относительно хода этих дел. В начале прошлого месяца было сообщено, что мятежники, развивая свои успехи, заставили великого князя [царя], испугавшегося полного переворота в стране, предложить их предводителю соглашение и что тот, упоенный своими победами, отказался говорить об этом, пока не будет выполнено множество его дерзких требований, о которых вы, может быть, уже знаете... В завершение он [Разин] заявил, что продолжит свой победный поход, пока фортуна ему благоприятствует. Великий князь, испугавшийся столь дерзкого ответа и чувствуя себя в Москве неуверенно, готовился уехать и искать убежища в Архангельске на Белом море, куда многие купцы разных наций собирались также следовать за ним, взяв с собой своё самое ценное имущество».
Никто никуда из Москвы не бежал, наоборот, готовились биться, направляли войска в те места, где мог появиться Разин: в Симбирске уже стоял с полком воевода И. Б. Милославский, в Алатыре — П. С. Урусов, к Острогожску и Коротояку шёл Г. Г. Ромодановский. К Симбирску также двигался из Казани Ю. Н. Борятинский. Ну и Разин тоже двигался, вот только никто не знал — куда.
Если в Самаре, Саратове и Царицыне, насколько известно, новые власти (продержавшись около года) обходились без эксцессов, то в Астрахани после ухода Разина начались новые ужасы. Фабрициус: «Примерно через 14 дней после ухода Стеньки собралась толпа этих воров в несколько сот человек. Они вломились в дома людей, уцелевших во время первой резни, и порубили и разорили всё, что ещё оставалось». Костомаров (ссылаясь на записки Золотарёва): «Вскоре после отхода Стеньки, 3-го августа, произошло в Астрахани кровопролитие: покончили ещё несколько уцелевших в первые дни резни и отмеченных народною ненавистью. В числе их был государев дворцовый промышленник Иван Турчанинов. Спасаясь от гибели, он спрятался в палатах митрополита. Мятежники искали его там и не нашли, и разъярённые на архипастыря за то, что скрывает осуждённых злобою толпы, ворвались к нему с неистовством...» Митрополита арестовали. Бутлеру, Термунду, а потом и Фабрициусу удалось бежать, поэтому о том, что происходило в Астрахани дальше, известно немного. У Шукшина Разин ещё в Самаре узнает, что в Астрахани неладно:
«— Ус плохой — хворь какая-то накинулась: гниёт. С Федькой Шелудяком лаются... Федька князя Львова загубил, Васька злобится на его из-за этого...
— Как это он!.. — поразился Степан. — Как?
— Удавили.
— Я не велел! — закричал Степан. — Круг решал!.. Он нужон был! Зачем они самовольничают?! Да что же мне с вами?!»