Не пришёл Разин почему-то в село Канабеево. Но его отряды воевали вовсю: в октябре протестная волна не пошла на спад, а, напротив, возросла. И, соответственно, усилилось давление власти: градус войны только вырос. Войско воеводы Ромодановского отправляется на Тамбов, дабы «ис Танбова итить по черте на воров войною». Фрол Разин, отойдя недалеко от Коротояка, вновь засылает туда лазутчика (купца из Мценска Фёдора Волчкова), чтобы поднять жителей на мятеж. На территории современной Мордовии на всех наводит ужас летучий отряд мурзы Акая Боляева: в нём всего 20—30 человек, но вокруг них в нужный момент собирается масса народу. Воронежцы продолжают вести себя вольно и торговать с казаками и даже, как докладывает в Москву воевода Бухвостов, «в роспросах своих про замыслы воровских казаков тоят»...
У Фрола, однако, так ничего и не получилось. Его посланца схватили, публично пытали и казнили, выставив, как тогда было принято, изуродованный труп напоказ. В конце концов Фрол вернулся в Кагальник — с ним было, по свидетельствам очевидцев, всего 30 человек — это из первоначальных трёх тысяч. Где растворились остальные, в какие отряды влились или разбежались по домам — бог знает. Возможно, отсюда и пошла легенда о трусости и никчёмности Фрола. Но, может быть, вернуться на Дон ему приказал брат? Сносились ведь они друг с другом постоянно.
Куда более удачлив на юге был Леско Черкашенин. Царёв-Борисов стал его главным опорным пунктом — как у Разина Астрахань и Царицын. Черкашенин оставил в городе 500 человек и двинулся дальше — на Балаклею и Чугуев. 16 октября Ромодановский сообщал в Разрядный приказ (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 59), что посылает войска в Царёв-Борисов и Маяцк и что жители Чугуева сдали казакам Черкашенина город и встречали их «хлебом-солью» (чугуевский воевода С. Милков не пострадал), и что то же самое произошло в Балаклее и Мерефе, и что всё очень ненадёжно в Харькове и Змиеве; Ромодановский ещё не знал, что в тот самый день, когда он отправлял своё донесение, отряд Черкашенина без сопротивления взял крепость Змиев, а на следующий день Леско начал оттуда рассылать «прелесные письма», причём уже не от имени Разина, а от своего собственного. Послание харьковчанам (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 60. Около 17 октября 1670 года): «От великого войска Донского и от Олексея Григорьевича в город Харьков полковнику Грицьку (царскому полковнику Григорию Донцу, ушедшему из Чугуева в Харьков. — М. Ч.) и всем мешаном челобитье...
В нынешнем во 179-м году октября в 15 день по указу великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича... и по грамоте ево великого государя вышли мы, великое войско Донское, з Дону Донцом ему, великому государю, на службу, потому что у нево, великого государя, царевичев не стала и от них, изменников бояр. И мы, великое войско Донское, стали за дом пресвятыя богородицы и за ево, великого государя, и за всю чернь. И вам бы атаманом молотцом, Грицко полковник со всеми городовыми людьми и с мещанами, стать с нами, великим войском Донским, заедина за дом пресвятыя богородицы и за ево, великого государя, и за всю чернь, потому чтоб нам всем от них, изменников бояр, в конец не погибнуть». На обороте листа значится: «К сей грамоте великого войска Донского атаман Олексей Григорьевич печать приложил». Обратим внимание на то, что в отличие от разинских «прелесных писем» здесь нет угрозы.
«Прелесные письма» сделали своё дело в Богодухове, Валуйках, Романове, Землянске, но харьковчане струсили. Правительство приказало Ромодановскому во что бы то ни стало взять Черкашенина, ожидали, что он появится в Опошне, где жила его семья, да не дождались; где-то между 19 и 26 октября Ромодановский отбил у повстанцев Чугуев, но с тревогой писал в Москву, что вот-вот падёт Харьков и что Белгородскому полку надо срочно перебазироваться в Новый Оскол; Черкашенин между тем собирался уже под Полтаву.
Из донесения Ромодановского в Разрядный приказ (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 66): «От малороссийских, государь, городов и от Белагорода в ближних местах в народе почели быть шатости великие. В Царёве, государь, Борисове и на Мояцком воровские казаки, которые пришли з Дону, приказных людей побили, а в Чюгуеве и в Змееве и в Болыклее и в Мерехве всяких чинов жители своровали, тебе, великому государю, изменили, и приказных людей ис тех городов выслали... Запорожские де, государь, многие казаки пошли в степи и чаять их соединены! с воровскими казаками». А вот что Ромодановский сообщает в ноябре (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 69): «...с твоей великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича службы Севского и Белогородицкого полков твои великого государя ратные люди збежали многие и ныне бегут безпрестанно. А где они заставы проходят, тово нам, холопам твоим, неведомо»...
У Разина продолжался его бесконечный «роман в письмах» с Дорошенко. В декабре 1670 года в Малороссийском приказе была сделана запись (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 101) о том, что гетман Многогрешный задержал казачьего сотника М. Карачевского, доставлявшего письма от Разина к Дорошенко и обратно, и что «тот лазутчик пытан», но письма так и не нашлись. Как знать, быть может, Многогрешный придержал эти письма у себя — для шантажа или иных целей. Но и сам Дорошенко всё что-то хитрил и выгадывал — даже мысль его в пересказе понять трудно.
Из протокола допроса разведчика повстанцев Давыда Перехреста судьёй войска Запорожского И. Самойловичем (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 99): «...и тот Давыд в роспросе... сказал, что Дорошенко говорил с Ордою воевать край сей, естьли будут с листами к Стеньке писаны, хотя и зазимует. И про Горкушу сказывал, что на Дон пошол... Письма, которые имел к Стеньке от Дорошенка, под лавкою в хижине схоронил, а жонка серпов искала, а жене ничего не сказал. И Федька Гаврилов, жилец поповской, в полку Миргородцком на тово Давыда говорил: во всём де в словах не желателен являтца и правды не хочет сказать. И то сказал, что Дорошенко говорил: сколько ни будучи нам вместе быть. И то сказал: я де и не мышлю никаких прибылей, только и мышлю, как бы Орду Крымскую привратить... Сказывал же и то, чтоб Стенько полем пришол, хлеба и соли не буду жалеть... И то сказал, что будет Орда от Белой Церкви до Чернигова. Хвалился Дорошенко, что Орда при нём Белогородцкая имеет быти. И то сказывал, что был у Стеньки (надо думать, не Дорошенко был, а допрашиваемый Давыд. — М. Ч.), и будто идти с войском по Заднеприем. Обновлялся с своими речьми, бутто Дорошенко говорил — не измени мне, и он (Разин, вероятно. — М. Ч.) сказал, что не изменит».
Как толковать всю эту абракадабру? На Дорошенко в тот период наступали его соперники Ханенко и Суховиенко при поддержке крымских татар, правобережный гетман обратился за помощью к турецкому султану (в чьё подданство, напомним, перешёл), султан прислал ему на помощь белгородских татар, и те разбили крымских. Видимо, Дорошенко — он вечно витал в облаках — уже воображал себя предводителем новой Орды, к которой и приглашал Разина присоединяться (под конец допроса Давыд Перехрест сообщил, что Дорошенко предлагает Разину приехать в Чигирин). Столько бумаги Разин извёл на этого человека, столько надежд возлагал — и всё впустую. Из «расспросных речей» в Посольском приказе переводчика К. Христофорова 20 марта 1671 года (Крестьянская война. Т. 3. Док. 29): «Да на той же раде чли Стеньки Разина письмо, в котором пишет он, вор, о помочи. И тот де лист Дорошенко, прочетчи, изодрал».
(Впоследствии Дорошенко опять замирился с крымскими татарами и с ними и турецким султаном воевал против Речи Посполитой; он постепенно терял авторитет у своего населения, а в 1676 году Ромодановский с новым левобережным гетманом Самойловичем пленили его и привезли в Москву; свой век этот авантюрист и мечтатель доживал — вообразите себе! — воеводой в Вятке, потом помещиком в Подмосковье).
Неизвестно, пытался ли сноситься с Дорошенко его соотечественник Леско Черкашенин, — об этом нет упоминаний. Может быть, он лучше знал гетмана и понимал, что от того не будет толку. В конце октября Черкашенин двигался вверх по Северскому Донцу; Фрол Минаев, тогда ещё не предавший Разина, по Дону направился на Воронеж; прошёл слух, что Разин пойдёт на Тамбов — там начались мятежи: сперва в селе Печинищи близ Шацка, потом по Тамбовскому уезду; главным их гнездом стало село Алгасово. Возглавлял их местный казак — или называвший себя казаком — Тимофей Мещеряков. Тамбовский воевода Е. Пашков писал коллеге в Воронеж (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 91): «И я, господине, в Тонбове сижу в осаде, пришло под Тонбов Тонбовского уезду всяких чинов воровских людей тысячи с 3 и больши». А к Нижнему Новгороду шёл — по слухам, с пятнадцатью тысячами человек — атаман Максим Осипов. Из октябрьских допросов пленных участников восстания (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 126): «И к атаману де к Максимку [Осипову] пригнал гонец донской казак от вора Стеньки Разина, тому ныне с неделю, и велел де им вор Стенька быть к себе, для того что де окольничий и воевода князь Юрья Никитич Борятинской и государевы ратные люди их, воров, побили и Стенька побежал на низ с немногими людьми. А прежде того писал к ним Стенька Разин, что ему зимовать в Нижнем, и тем многих людей на воровство прельщал».