— Думаю, за сотню серебра карты продать можно. Постой, а это кто? — вдруг спросил перс. — Это же моя Эсфирь. Как она оказалась на картах?
— Это Эсфирь? Красивая, — отметил я. — Она повстречалась нам в первый день на базаре. В тот же день я нарисовал карты. Это для меня не трудно и мне удалось справиться за день. Они дольше сохли, лёжа на струге.
— У нас рисуют карты, и тоже с фигурами: лев, шах, визирь, но у тебя получились настоящие, как говорят латиняне, парсуны. Ты точно рисовал Эсфирь?
— Точно, — кивнул я головой. — С нею была такая толстая персиянка с усами под носом и визгливым голосом.
— Это евнух Али, — усмехнулся перс и нахмурился. — Вернее, — скопец[3]. Яйца ему отрезали давно, а хер совсем недавно, чтобы он не тыкал, куда не следует. Ублажал, видите ли, жён посла Исмаил-бека.
— Тут есть посол Персии? Разве он не в Москве.
— В Москве — Великое посольство. Там с Великим послом ещё двалцать послов и двести слуг. В Астрахани живёт один посол со своим двором и слугами. У него и служит моя Эсфирь.
— Понятно.
— Так ты, эфенди, можешь писать парсуны? И ты можешь написать мою парсуну?
— Могу, но тебе она зачем? Да и дорого это. Я не пишу парсуны даром.
— Это величайший дар. И мне моя парсуна не нужна. Но если сказать об этом послу…
— Нет! Посла я писать не буду. И вообще… Одно дело, писать картинки, а другое дело чьи-то парсуны.
— Но за парсуну можно взять очень много денег.
— Деньги — не главное. Можно их брать за картинки. И не нужно кому-то знать, кто эти картинки рисует. Карты запрещены в России. Пойдёшь к послу разговаривать о своей Эсфирь, покажешь картинки. И не говори, кто их рисовал. Скажешь у меня увидел и выпросил для выкупа. Скажешь, но только после того, как он согласиться получить за неё сто монет серебра.
— Разумно, — кивнул, соглашаясь, Байрам. Глаза его лихорадочно блестели. — Позволь, эфенди, я прямо сейчас побегу к послу?
— Не позволю. Сначала составим соглашение о твоей службе, и купчую на Эсфирь. Потом приоденем тебя и купим меч. Ты должен соответствовать своему имени и своему статусу.
— Как удивительно ты говоришь, эфенди, — склонив голову, произнёс перс. — Так разумно и складно не говорят даже наши визири. Те наговорят столько, что и не поймёшь о чём речь. Тебя понятно, когда ты начинаешь говорить и даже когда заканчиваешь.
— Я сын воина, — коротко пояснил я.
— И в этой короткой фразе вся суть того, что ты сказал.
— Давай опустим словоблудие, — прервал его дифирамбы я. — Приступай к писанине. Вот тебе принадлежности для письма.
Выдав персу всё необходимое и посмотрев, как он управляется с пером, я показал ему свидетельство о браке Тимофея с персидской принцессой. Перс аккуратно взял пергамент и буквально обнюхал его, не забыв посмотреть на просвет. Зная, что и на просвет следов подделки не увидеть, я поглядывал на Байрама спокойно. Особое внимание он уделил оттиску малой шахской печати, которые выдавались во все медресе, заключающие брак.
— Всё настоящее, — с некоторым расстройством произнёс перс. — А твоём рождении есть документ?
— Есть, — сказал я и подал ему своё свидетельство о рождении, выписанное в столице и скреплённое большой шахской печатью, ибо оно, якобы, выписывалось дворцовым имамом. Вот для него я и делал большую шахскую печать.
— Удивительно. Впервые вижу шахскую печать на свидетельстве о рождении. Значит Сефи признал тебя шахзаде?
Это ничего не значит, кроме того, что у меня не было документа о рождении, когда мы приехали В Персию, и его выписали во дворце. Изучив, предварительно, этот документ.
Я показал пальцем на свидетельство о браке.
— Нет, эфенди! — покрутил головой перс. — Это и значит, что шах Сефи признал в тебе шахзаде. Если сейчас что-нибудь случится с шахом Аббасом, первый наследник — это ты.
— Вот это не говори ни кому, — со значением в голосе и во взгляде сказал я. — Не надо никому от этом знать.
— Думаю, кому надо, всё равно узнают. Даже если кто-то смыл записи из дворцовых книг.
— Всё-всё. Работаем! — одёрнул я его строгим тоном, и перс склонился над низким импровизированным столом, сделанным мной из широкой струганной полированной доски и двух чурок.
Перс писал, сидя на коленях. Да и я тоже так писать уже приноровился. Основательно так сидеть. Знаки сами в такой позе ложились в персидскую вязь.
Из бамбука получались отличные перья разной ширины. Бамбук хорошо впитывает чернила, и позволяет делать не одну, а несколько насечек-прорезей для удержания чернил. В зависимости от ширины пера, конечно. Правда такое перо не особенно долговечно, но зато изготовляется буквально моментально при наличии остро отточенного ножа…