В «курных» избах дым собирался под крышей, не щипал глаза, остывал, опускался и уходил в волоковое окно., расположенное значительно ниже конька.
Но потом местные нам показали месторождение глин, и мы, заставив крестьян её выкопать, вымесить, для чего приспособили одну из изб, и занялись изготовлением кирпичей и поставили печь с трубой. Так-то каменку в бане мы уже к тому времени сложили, потому, что баню собрали первой.
Попарились они хорошо. Царь, не рассчитывая на наше хлебосольство, привёз всё своё. А потому и квасу, и мёда, и браги хватало хоть залейся. Париться меня не позвали, а я и не просился, мысленно перекрестившись. И царю, и боярам хватало своих банщиков. Я остался один на один с царевичем, про которого как-то все забыли в предбанной суете.
— Кхм-кхм, — глубокомысленно сказал я и спросил. — Пошли к мне, что ли? Я тебе новые картинки покажу.
— Пошли, — просто сказал он. — Покажешь. Тебя же Стёпкой зовут?
Я кивнул.
— А меня — Лёшкой.
— Приятно познакомиться, — хмыкнув, сказал я и протянул ему ладонь.
Царевич вскинул в удивлении брови.
— Так, вроде купцы дела ладят, — сказал он. — Мы же не купцы.
— Это зовётся рукопожатием. Так жмут руки друзья при встрече. Ты, что, не хочешь быть мне другом, — нагло глядя царевичу в глаза, спросил я.
— Хочу, сказал царевич.
— Ну, так и ладно!
Я снова протянул ему свою ладонь и он протянул свою. Рукопожатие будущего российского царя, который перевернёт Русь православную, не было вялым. Чувствовалось, что он уже держал в руках что-то тяжелее ложки.
Я взял его правую кисть левой рукой, а левую кисть правой, перевернул ладонями вверх и посмотрел на линии.
— Ты чего? –испугался царевич.
— Вот это — линия жизни, — показал я пальцем левой руки на его левую ладонь. — Столько, сколько тебе предназначено Богом. Видишь, как она доходит далеко? А на правой — сколько будет на самом деле. Покажи.
Царевич протянул ладонь.
— Видишь, два раза будет прерываться, но всё равно жить будешь долго.
— Так она короче этой! — воскликнул царевич.
— Бог человекам даровал бессмертие, но Адам с Евой от бессметия отказались, но Бог и сейчас лаёт человекам очень долгую жизнь. Старцы по триста лет жили. И нам столько отмеряно. Но живет человек в страстях, оттого и уходит раньше. Не боись, это длинная жизнь. Все люди так живут.
— Чёрт дёрнул меня поумничать! — выругал я себя мысленно.
— А у тебя? — спросил царевич.
Я показал.
— У-у-у… У тебя ещё короче, — с нотками довольства в голосе произнёс Алексей.
А я вспомнил, что цари из рода Романовых что-то не очень-то долго жили. Лет по пятьдесят всего — максимум. Кто-то и до тридцати не доживал. К сожалению, я не помнил, кто из них. Самой долгожительницей, вроде, была Екатерина Вторая, прожившая свыше шестидесяти лет, но она уже была из другого рода.
— Вот и я говорю. Но если я поменяю жизнь, то линия жизни на правой руке может измениться.
— А это, что за линии?
— Это — ума. Эта — сердца. Это — линия судьбы. Потом тебе про них расскажу. Долго.
Я в хиромантию не верил, но если судить по моим рукам, то всё сходится.
— Это тебя мать научила? Она у тебя ведуньей была?
— Она была магиней. Так в Персии ведуний кличут.
— Она тебя научила чему-нибудь?
— Совсем немногому. Пошли в избу.
— Пошли.
В избе у меня было, как в доме у бабушки. Только окошки были слюдяные. Зато занавески на окошках были точь в точь: белые с вышитыми крестом петухами. Дорого я отдал за них. В красном углу стояла иконка, и висела ладанка, подаренные крёстными. Горела масляная лампада.
— Хорошо у тебя. Говорили же нет тут жилья.
— Срубили свежее жильё. И печь, как у меня во дворце. Люблю слушать, как она трещит. А нянька в это время сказывает про русских богатырей и князей. Борис Иванович много сказок знает.
Я прикинул, и понял, что, толком, не помню ни одной. Даже Руслана и Людмилу только до царя Кащея, что над златом чахнет и то, с трудом.
— Рассказать ему про конька-горбунка? — подумал я. — Да, пошло оно! Он мне будет руки-ноги рубить, а я ему сказки рассказывать? Ведь придёт время так и не пожалеет. Э-э-э-х…
— Что с тобой? — спросил царевич. — Показывай картинки.
Я показал. Царевич теперь не охал, а смотрел на рисунки внимательно.
— Хочу так же писать виды. Лошади какие у тебя… Словно живые.
— Я очень долго учился. И сначала ничего не получалось. Это надо помнить. Что любое мастерство достигается великим трудом.