еда, юркнувшую внутрь и задвинувшую крышку обратно... Сжав зубы, чтобы не зареветь и не вспугнуть супостата, Степаныч, не разбирая дороги, ринулся вперёд, намереваясь схватить мерзавца, и для начала как следует «угостить» его обухом, но неожиданно, услышал звучный лязг, и в туже секунду его левую икру пронзила острейшая боль. Но Степаныч стерпел... Он рухнул на землю без звука, точно раненный разведчик близ вражеского окопа и молча начал проклинать весь белый свет, попутно пытаясь разжать мёртвую хватку капкана. По счастью, его старые, сроду нечищеные, и оттого давно окаменевшие «кирзачи», которые дед носил с марта по ноябрь, смягчили удар, и кость уцелела. Немного отдышавшись и придя в себя, старик, оставив попытки высвободить ногу, поднялся, и шустро допрыгал к улью, чьё потревоженное чрево издавало странные звуки. Порывисто сдёрнув крышку, Степаныч, не раздумывая, запустил внутрь жадную руку. - Убью! – заорал он не своим голосом, чувствуя, что ухватил кого-то небольшого и верткого. – А ну, гад, вылезай! Вылезай по-хорошему, падла! В ответ, некто так тяпнул Степаныча за пальца, что старику показалось, что будто он сунул их под пресс. - Ах ты, чёрт! - взвыл он и, отбросив топор, дважды ударил дюжим кулаком куда-то в темноту и, как ему показалось, попал своему неприятелю прямо в глаз. Существо пронзительно взвизгнуло, так, словно пнули тощую свинью, и обмякло. Ухватив вора обеими руками, Степаныч выволок его из улья и встряхнул на вытянутых руках. В неровном свете мелькавшей за тучами луны, он попытался разглядеть свою безвольную добычу, но смог различить лишь короткое, толстое, как небольшой бочонок тело, пару маленьких рук, пару маленьких ног, уродливую голову и длинный, облезлый хвост... - Попался, в бога душу моря мать, - радостно заревел дед, видя, что грабитель приходит в себя. – Куда дел мёд?! А ну говори! Говори, а не то в раз пришибу! Буй тебе по боку! Степаныч вновь занёс с самым свирепым видом свой могучий кулак и это подействовало. Существо, мешком повисшее в его руке зашевелилось и подало голос: - Съел... – пробурчало оно. - Весь?! – изумился Степаныч. - Весь... – печально ответил «бочонок». - А рамки куда дел? А пчёлы? Ты куда всех пчёл подевал, Ирод?! А ну, говори! - Всё съел... – жалобно отозвался незваный гость. – Вместе с рамками и с пчёлами... Больно уж он у тебя вкусный... Мёд... Степаныч поднёс тушку к своему уху и действительно услышал нестройное гудение внутри. - Ах ты, подлец! - заволновался старик. – Мало того, что весь мёд умял, так ещё и улей разорил! А ну, выплёвывай пчёл обратно! Как есть выплёвывай, а не то сам выну!.. Старик схватил топор и затряс им в воздухе. Существо задрожало от страха. - Хорошо, хорошо, - затараторило оно. – Только не убивай меня! Только не убивай! - Выплёвывай, а там видно будет! – сурово отрезал Степаныч. – Только, ты, гад этакий, аккуратно их выплёвывай, по одной, чтоб не повредить! За каждую пчёлку мне ответишь, пакостник ты мелкий, за каждую! Старик опустил неопознанное существо головой в улей, и рявкнул: - Ну, чего застыл? Сказано было - выплёвывай живо! Для пущей убедительности, дед звучно шлёпнул плоской стороной лезвия по тому месту, где, по его предположению, у грабителя находилась задница. «Бочонок» хрюкнул, ойкнул, обречённо вздохнул и, давясь и икая, начал одну за другой выплёвывать обратно всех проглоченных пчёл. Пчёлы были с головы до ног перепачканы мёдом и чем-то чёрным, похожим на солярку, но в массе своей были живы и по всему должны были скоро оправиться. - Так тебя и раз так... - сказал дед спустя четверть часа, убедившись, что в животе странного существа никто больше не гудит и закрыв улей. – А теперь, идём как в дом.... Посмотрим на свете, что ты за фрукт такой! - Отпустил бы ты меня лучше, - ужом заизвивался незнакомец. – Я больше не буду! - Ты мне ещё за это ответишь! – прикрикнул на него старик, указывая на сомкнутый капкан на своей ноге. – И за пальцы!.. Идём по-хорошему, а то ещё раз приложу!.. «Бочонок» вновь безжизненно обвис в руке деда и тот, прихрамывая, двинулся к дому. Когда Степаныч зажёг на веранде свет и его близорукие глаза перестали слезиться, то увидел, что поймал он никого иного как... чёрта. Чёрт был старым и походил на грустную, старую, пузатую макаку, какую старик раз видел в зоопарке. Мышиного цвета шерсть чёрта была плешивой и грязной, брюхо почти голым, ноги кривыми, рога маленькими и неряшливыми, а под левым глазом красовался огромный «фонарь», при виде которого старику на душе потеплело. - Помнят руки... Чёрт смотрел на Степаныча с нескрываемым ужасом. Его уцелевший глаз выражал страх и покорность, и весь он вздрагивал от каждого резкого движением деда, ожидая новых ударов, но закончившему беглый осмотр своей «дичи» старику было не до него. Крепко скрутив чёрта бельевой верёвкой и бросив его под стол, Степаныч с помощью топора и лома снял капкан, стянул сапог, закатал штанину и начал промывать рану единственной имеющейся в хозяйстве медицинской жидкостью – крепчайшим самогоном, настоенным на майском смородиновом листу. Он так же немного плеснул на укушенные пальцы, после чего, приняв двести пятьдесят грамм обеззараживающего снадобья внутрь, неуклюже перебинтовал ногу серым кухонным полотенцем и полез на чердак, спать. - Утром решу, что с тобой делать, - сказал он чёрту, затыкая ему рот сапогом. – И смотри тут, не бузи, а то враз угомоню... Ишь, черти, повадились... Ну дела, ну дела... Проспал Степаныч допоздна, а проснувшись, никак не мог понять, радоваться ему или нет, и только после долгих размышления нахмурился. - Вот ещё заняться мне не чем было, так чёрта поймал на свою голову - пробурчал он, закуривая. – Э-хе-хех, ладно, посмотрим... Может для чего и сгодиться в хозяйстве, а нет, так утоплю... С аппетитом позавтракав яичницей с сухарями, старик вытащил наполовину задохшегося чёрта из-под стола, вырвал у него изо рта изжёванный сапог и милостиво протянул кусок тому сухарь и стакан воды. - На ка, поешь маленько... А то уж больно ты жалкий... Однако чёрт замотал головой и сказал: - Нет, Степаныч... Мне бы то же яишенки... И самогончику... Принеси, Степаныч! Я знаю, у тебя есть... - А хрена лысого с мочёным якорем, тебе, случайно не поднести? - веско осадил его дед. – Покуда ульи мне не поправишь и всех пчёл не вылечишь, будешь под столом жить, связанным, на воде и хлебе. И лупить тебя буду, каждый божий день, авось ума наберёшься, пчелоглотатель хренов!.. - Не умею я ульи чинить, - заверещал чёрт. – Не приучен! И пчёл лечить не обучался! Вот есть могу, это да. И пить. Это мне сподручно, а вот наоборот - ну никак... - А раз не можешь, то и на кой чёрт ты мне сдался? – вдумчиво произнёс Степаныч. – Брошу ка я тебя в сухой колодец, а сверху песком закидаю, да камнями... Там тебе самое место будет... Это ж удуматься надо, чтобы мёд целиком с пчёлами жрать! Каким же поганцем быть нужно, что таким подлым делом заниматься, а!? Понимать же нужно... - Не могу я без мёду, Степаныч, - завопил чёрт. – Болею я! Вишь, какой мерзкий стал? Самому противно... - Вижу, вижу, - покачал головой Степаныч, доставая бутыль из шкафа. – И чем же это ты таким болен, а? - Известное дело чем, - уныло ответил чёрт. – Болотной чесоткой... Этой напастью в Мещёре каждый второй чёрт мается... А лучше мёда, известно, средства нет... в особенности лугового... - Я вот тебя сейчас от чесотки-то твоей живо вылечу, - стукнул стаканом по столу Степаныч. – Керосина плесну на твою поганую шкуру, да и подожгу, вмиг будешь здоровёхонек! - Не надо, Степаныч, - захныкал чёрт. – Я ж безвредный... Сижу себе в болоте, да людей пугаю... Но не до смерти, а так, для острастки, чтоб не совались... Нечего им на болотах делать... Наше это место, чёртово... - Не до смерти значит? – уточнил Степаныч, проглотив самогон и лукаво прищурившись. – Ну, так, тогда, это совсем другое дело!.. Тогда совсем другой с тебя спрос!.. Я ж тоже, поди, не зверь какой... Я ж с понятием... Выпил Степаныч ещё немного, заткнул обратно чёрту рот сапогом, снял свой старый ремень с пояса, смочил его хорошенько в скипидаре, посыпал от души морской солью, и ну давай охаживать чёрта по спине да по заднему месту, да не просто, а с оттягом, «что бы в точности уразумел». Чёрт верещал и силился вырваться, но Степаныч крепко наступил ему на хвост и лупил подлеца больше часа, покуда руки не устали, а напоследок так припечатал тощий зад чёрта пряжкой, что на том отчётливо засияли и якорь и пятиконечная звезда. Затем он оставил чёрта хныкать в углу и ушёл в огород, а к вечеру вернулся. - Ну, как самочувствие, - осведомился он у чёрта. – Ничего не ломит?.. Чёрт замотал головой. - Нисколечко. - Ага, - прищурился хитрым глазом старик. – А не щипет ли, где, часом?.. - Нет, - твёрдо ответил чёрт. - Стало быть, к труду и обороне готов?.. - Готов! – выпалил чёрт без малейшей задержки. После утренней «оздоровительной» процедуры, он сделался точно шёлковый и был на всё согласен. - Вы мне только покажите, многоуважаемый Степаныч, как ульи чинятся, - лепетал он, украдкой ощупывая свой пылающий зад. – Я всё мигом усвою! Я понятливый... - Некогда мне тебе уроки устраивать, - хмуро пробурчал в ответ Степаныч. – Наколи как лучше дров и баню затопи, а то от твоей вони издохнуть можно, а там поглядим... Степаныч развязал чёрта, а чтобы тот не сбёг, присобачил ему к ногам цепи, прикрепив к концу одной старый аккумулятор, а к другой, ржавую раму от гоночного велосипеда. Напоследок он ещё раз внушительно потряс ремнём: - Попробуешь смыться – поймаю и так вы