Хлопнула входная дверь. Богданович смолк, не договорив. Пришел Морозов, и все стали вслушиваться, что будет в соседней комнате. Соловьев все еще пытался ухватить зубами занозу.
— Дай-ка руку. — Вера отколола от воротничка булавку и начала ковырять ладонь Соловьева.
В соседней комнате слышались голоса — спокойный Морозова и возбужденный Иванчина-Писарева, но разобрать слова за дверью было невозможно.
— Вот и все. — Вера вытащила занозу и повернулась к Богдановичу. — Ну, и что дальше?
— Что дальше? — Богданович вслушивался в то, что происходит за дверью, и не понял вопроса.
— Городовой спрашивает: «Кто идет?», а Шура отвечает «Черт», — напомнила Вера.
— Да бог с ним, с чертом, это пусть он тебе сам расскажет. Тут есть кое-что поинтереснее. Пошел я сегодня в лавку за колбасой, смотрю, навстречу двое запряженных парами саней. Два мужика с вожжами в руках идут сбоку. Смазные сапоги, тулупы нараспашку, под тулупами длинные пиджаки, часы с цепочками, красные рубахи без галстуков. Смотрю — знакомые лица. «Здравствуйте, — говорю, — господа купцы! Откуда и куда путь держите?» — «Торгуем, барин, помаленьку, скупаем яйца и крупы, продаем всякий деревенский товар: сапоги, полушалки, деготь, свечи, подковные гвозди». Шапки сняли, кланяются, стрижены в скобку, волосы постным маслом помазаны. «Ах вы, — говорю, — чертовы сыны, а есть ли у вас свидетельство на право торговли?». — «Есть, ваше благородие, аж цельных два». — «А уж не липовые ли у вас эти свидетельства?». — «Так точно-с, ваше благородие, липовыя, и даже очень-с». — «А не занимаетесь ли вы кроме торговли чем-нибудь незаконным?». — «Занимаемся, господин хороший, еще как занимаемся. Пропаганду ведем середь мужичков-с, начальство местное обличаем-с, выискиваем всяческих недовольных».
— Да кто ж это такие были? — не выдержала Вера.
— Небось кто-нибудь из наших, — сказал Соловьев.
— Точно, угадал. Попов и Харизоменов. Оказывается, тут ими кишмя кишит вся губерния. Александр Первый ходит коробейником по деревням, Саша Михайлов живет у раскольников, вместе с ними расшибает лоб, хочет повернуть раскол лицом к революции.
— Кто этот Саша Михайлов? — спросила Вера.
— Ты разве с ним не знакома? — удивился Богданович. — Дворник говорил, что знает тебя.
— Так он и есть Дворник? — почему-то обрадовалась Вера. — Тот, который заикается немного?
Отворилась дверь в соседнюю комнату, и влетел красный как рак Морозов. Следом за ним вошел Иванчин-Писарев.
— Слыхали, что этот деятель придумал? — спросил он, кивая на Морозова.
— Расскажи, услышим, — сказал Богданович.
— Авантюрист, — кипятился Писарев, — Решил вместе со здешними гимназистами ухлопать какого-то пристава.
— Не решил, а советуюсь, — поправил Морозов.
— И советоваться нечего. Своя голова есть. Ну ладно эти гимназисты, они еще желторотые. Но ты…
Ты что, забыл, для чего ты здесь? Забыл о главной нашей задаче? Считаешь себя революционером, и опытным, в тюрьме сидел! Зачем тебе этот пристав понадобился?
— Этот пристав, между прочим, уже упек несколько человек ни за что ни про что в Сибирь и на этом останавливаться не желает.
— Все равно его трогать нельзя. Да стоит сделать даже пустую попытку, как немедленно сюда слетится Третье отделение в полном составе, перевернут вверх дном всю губернию, арестуют каждого мало-мальски подозрительного человека.
Морозов насупился:
— Когда Засулич стреляла в Трепова, мы приветствовали ее. Почему же мы должны помешать местной молодежи совершить то же самое?
— Потому, что мы предпринимаем дело более прочное и серьезное, — строго сказал Писарев. — И чтобы не провалить это дело, нужно быть очень осторожными. Завтра же скажи своим друзьям, пусть не вздумают ничего такого предпринимать.
— Ладно, — примирительно буркнул Морозов, — скажу.
Помолчали. Соловьев, не принимавший участия в разговоре и даже, казалось, не проявлявший к нему никакого интереса, поджег в самоваре щенки и стал раздувать огонь при помощи старого сапога. Богданович собрал очистки и высыпал в ведро, стоявшее в углу комнаты.
— Пойду пройдусь, — сказал Морозов и пошел к дверям.