— Карло готов? — спросила она.
— Почти. Он, наверное, в душе. — Пэйджит задумался на мгновение. — Ты не зайдешь?
— Ты занят?
Пэйджит отрицательно покачал головой.
Они прошли в библиотеку.
Какое-то время Мария рассматривала пальму.
— Карло рассказывал мне об этом дереве. Раньше я никак не могла понять, почему вы не спилите его.
Пэйджит пожал плечами:
— Я все ждал, пока он поступит в университет.
Она обернулась, разглядывая его лицо.
— Ты собираешься сказать ему? — спросила она.
— Нет. Не собираюсь.
Она помолчала.
— Почему?
Пэйджит смотрел мимо нее.
— Потому что мы слишком много времени прожили, считая себя отцом и сыном. И мы стали ими.
Было ощущение, что ее тело мгновенно расслабилось.
— Не знаю, что тебе сказать, Крис.
— И не пытайся. Все, что ты могла сказать, есть на той кассете. Я знаю гораздо больше того, что ты могла когда-либо сказать мне. И хорошего, и плохого.
Она опустила глаза.
— А как будет у меня с Карло? Я хотела видеться с ним.
— Встретишься с ним и поговорите. Решайте это между собой. Мы с тобой в расчете, Мария. Отныне и навсегда.
Мария медленно кивнула.
Они молчали, когда Карло спустился сверху. Он улыбнулся обоим и был счастлив так, как не был счастлив уже давно — с тех пор, как Мария убила Марка Ренсома. А может быть, подумал Пэйджит, как никогда прежде не был счастлив — мать и отец любили его, и у них не было зла друг на друга.
— Ты очень статный, — отметила Мария. — И держишься совсем как Крис.
— Тут уж ничего не поделаешь, — засмеялся Карло. — А мои друзья говорят, что я похож на тебя.
— Да, и очень, — подтвердил Пэйджит.
Мария рассмеялась.
— Пойдем пообедаем? — спросила она сына.
— Конечно.
Они направились к двери. Пэйджит следовал за ними. Мария нежно смотрела на Карло. Остановилась в прихожей, как будто захваченная внезапной мыслью.
— Можно я минуту переговорю с Крисом? — обратилась она к Карло.
— Конечно.
Мальчик пошел к лимузину. Мария смотрела ему вслед, потом повернулась к Пэйджиту.
— Да? — спросил он.
Мгновение она размышляла.
— Ты помнишь — на кассете это есть — я говорила Стайнгардту, что сделаю аборт, если ты не выручишь меня?
— Конечно.
— Это была правда. — Она снова помолчала, потом тихо добавила: — Так что, когда смотришь на Карло и думаешь о том, что в нем нет ничего от тебя, вспоминай об этом.
Позже, вечером, Пэйджит решил сжечь кассеты.
Принес их в библиотеку. Потом положил в камин дров, поджег лучину. Время у него было; Карло и Мария собирались вернуться поздно.
Непонятно почему он начал с кассеты Линдси Колдуэлл… Завтра, возможно, через Терри, он сообщит актрисе, что отныне ее секреты принадлежат только ей: она сама будет решать, как распоряжаться ими, как Пэйджит распорядится сейчас своими. Он достал первую кассету Марии.
Помедлил, глядя на огонь. Сколько раз, подумал он, они вместе с Карло сидели вот так же, наблюдая за загадочной пляской языков пламени. Потом начал сматывать пленку с катушки.
Когда открылась входная дверь, он замер.
Это был Карло.
Услышав, что сын идет в библиотеку, привлеченный светом и потрескиванием горящих дров, Пэйджит непроизвольно схватился за вторую кассету, где Мария говорила, что Карло не его сын.
Мальчик стоял в дверях:
— Что ты делаешь?
Пэйджит знал, что теперь уже ничего не может сказать, кроме правды:
— Сжигаю кассету. Кроме этой, есть еще одна.
— Та, что о моей маме?
— Нет, — ответил Пэйджит. — Обо мне и твоей маме.
Карло задумался на мгновение:
— А разве можно это делать?
— Это больше не вещественное доказательство, Карло. Это теперь лишь источник душевных страданий. И я волен делать с этим все, что захочу.
Карло не отрываясь смотрел на него.
— А можно мне послушать? Я ведь твой сын, в конце концов.
— Да, ты мой сын, Карло. Но ты уже взрослый. И значит, должен понимать, что у родителей до твоего рождения была своя жизнь, в которой они делали ошибки. — Пэйджит помолчал. — Вчера ты просил меня помочь твоей матери. А сегодня я прошу тебя помочь нам обоим. Мы живем настоящим, прошлое лучше оставить прошлому.
Карло смотрел ему в глаза. Странно, подумал Пэйджит, стоять вот так перед ним, держа в руках секрет его рождения, и просить, как об одолжении, разрешения сохранить в тайне то, от чего зависит мир в душе этого мальчика. Нельзя же сказать ему: твое счастье зависит от того, способен ли ты проявить сострадание к родителям.
— Мне всегда будет интересно знать… — сказал Карло.
— Постарайся не думать об этом. Для тебя важно только то, что мы для тебя сейчас. Все остальное не имеет значения. Пока, конечно, ты этому остальному не придаешь значения.
У Карло был задумчивый вид.
— А что бы ты сделал, папа? На моем месте.
Пэйджит молча смотрел на вторую кассету. Потом неожиданно бросил ее Карло. Ему вспомнился вдруг тот первый день в Бостоне, когда он бросил этому мальчику красный резиновый мячик. Но на этот раз Карло поймал то, что летело к нему.
— Я помог бы сжечь это, — ответил Пэйджит.
Карло посмотрел на него, потом — на кассету в своей руке.
— А долго ты уже первую разматываешь? У тебя никогда особой сноровки не было.
Пэйджит улыбнулся облегченно:
— Это передается через поколение. Мой отец собрал корабль в бутылке.
Карло сел на ковер, Пэйджит устроился рядом с ним. Сидя лицом к огню, спиной к кофейному столику, они разматывали пленки.
— Лучше бы ты это без меня делал, — проговорил Карло.
Пэйджит обернулся к нему:
— А почему ты домой так рано пришел? Надеюсь, ничего не случилось?
— Нет. Мы с мамой наметили кое-что на уик-энд. И когда пообедали, я решил побыть с тобой.
— Почему?
Пожав плечами, Карло взглянул на Пэйджита с легкой улыбкой:
— Кто знает?
Так они и сидели рядом, разматывали катушки прошлого, молчали, но молчание не разъединяло их. Закончив, Карло подержал в руке клубок пленки. Потом встал и молча бросил в огонь. Лента скрючилась, затрещала и исчезла в пламени.
Они вместе смотрели, как она горит, а вместе с ней — тайна рождения Карло. Хорошо, подумал Пэйджит, что это происходит именно так. Он знал теперь: семья начинается не с кровной связи, семья начинается с любви. Эти узы мы создаем сами, мы их сами определяем изо дня в день тем, что выбираем, кого любить и как любить. Но, делая этот выбор, мы выбираем и себя.
Пэйджит взглянул на сына. Возможно, подумал он, Карло что-то извлек бы из этой кассеты. И если ему, Пэйджиту, кассета помогла кое-что понять, то Карло, наверное, нашел бы в ней нечто свое. Но что такое любить, он уже знает.
Пэйджит бросил свою пленку вслед за лентой Карло. Они смотрели, как пламя охватило ее.
— Все, — подытожил Пэйджит. — Дело сделано.
Ночью, впервые за несколько недель, Пэйджит спал крепким сном.
Утром Карло пошел в школу. Пэйджит остался дома. Он знал, что Терезе Перальте тоже нужен отдых; когда телефон у нее дома не ответил, он позвонил в офис и оставил для нее сообщение: сегодня у них отдых.
Он лениво позавтракал, газеты раскрывать не стал. Думать ни о чем не хотелось, он и не старался принуждать себя к этому. Это состояние его друг Ларри Колвин определил как соединение души с телом.
Утреннее солнце было ярким. Несколько парусников бороздили воды залива. На переднем плане дома, украшенные лепниной, сверкали в лучах солнца. Пэйджит понял, что, как и раньше, любит Сан-Франциско.
Но теперь ему надо было ко многому привыкнуть. Изменения коснулись всей его жизни: у него теперь есть Карло, но он многое потерял и пока не знает, что все это для него значит. Через два года Карло поступит в университет, Пэйджит будет счастлив за него, но дом их станет пуст.
В дверь звонили.
Репортер или разносчик, подумал Пэйджит. Вначале он хотел не открывать, но потом пошел к двери. Это была Терри.
В голубых джинсах и блузке, она была нарядней, чем вчера. Пэйджит улыбнулся ей:
— Процесс закончен. Вы можете идти домой. Спать, если хотите.