В ответ он выдохнул: —Я не знаю.
Почему-то это успокоило Элину. Он не стал ничего придумывать и ответил совершенно не убедительно, но она поверила ему.
Потом он добавил: – Я чувствую, что что-то должно произойти в нашем мире, скоро. Уже происходит. Что-то, что угрожает всем нам, степнякам, валгалианам и домовикам, только мы пока еще этого не поняли. И Черному Лесу. Ну и не только это. Я просто должен. Я должен помочь тебе. Если мы помогаем друг другу, разве это странно? Почему это должно быть странно?
Она кивнула: – Спасибо тебе. Я мало знаю валгалиан. Мы хоть и соседи, но ничего друг о друге не знаем. Жалко, что так происходит.
– Так не должно быть, – в его голосе появилась горячность, и она взглянула на него внимательно. Интересно, сколько ему лет?
– Когда-то домовики пытались объединить нас всех, но мы, валгалиане и степняки, слишком упрямы. Считаем себя совершенно разными, не похожими друг на друга, а может быть это не так. И если мы не поймем, что между нами много общего, дела для всех нас могут сложиться по-настоящему плохо.
В его голосе была все та же горячность. И еще горечь, словно он был старше, чем казался. Он был искренен, что-то подсказывало ей, что он не притворялся, когда говорил с ней.
– Боюсь, что для степняков Туманного Королевства дела могут сложиться плохо очень быстро, – вырвалось у неё. – Король Томан умирает, моему сыну всего пятнадцать, и трон у него собирается отнять брат Томана. А мы ничего не знаем об этих колдунах, ничего.
Она увидела сочувствие в его глазах. – Нам нужна помощь домовиков, горных людей и Черного Леса, как можно скорее, – произнес он убежденно.
– Лишь бы не было слишком поздно, – сказала Элина, глядя в огонь. – Лишь бы не слишком поздно.
***
Леонард смотрел на спящую девочку, и на сердце у него становилось все тревожнее. Она металась во сне и что-то говорила, но слова не складывались в осмысленные фразы, и он перестал прислушиваться к ее бреду. Сколько еще она будет спать, прежде чем вернется к жизни? Что за жизнь это будет? Будет ли это она, веселая и смешливая Ива, которую он знал, или совершенно незнакомое существо?
Ночь за окном становилась все темнее, а Элина все не возвращалась. Леонард вздохнул.
Он осторожно взял руку спящей девочки и сосредоточился на не видимых глазу, но ощутимых волнах жизни, которые её окружали. Все домовики могли видеть волны жизни, но с разной степенью мастерства и с разной точностью. Леонард с детства умел «читать волны» растений, животных и людей намного лучше, чем большинство его соплеменников. Кроме того, он немного владел искусством «плетения волн», что помогало ему при врачевании.
Во время сна все жизненные волны были более плавными и трудно различимыми, но Леонард знал, что сможет разобраться в них, если будет находиться рядом с девочкой достаточно долго. Самой сильной и явственно ощутимой из волн, окружавших её, была волна страха. То ли ей снился страшный сон, то ли она не могла отделаться от какого-то страшного воспоминания даже во сне, а скорее всего, это было и то, и другое. Должно быть, то существо, которое ранило её, преследовало её и во сне. Он видел также волны боли и гнева, причем волна гнева была странным образом закручена вокруг головы девочки, словно она гневалась на что-то внутри себя, в себе.
А потом вдруг он наткнулся на что-то вокруг Ивы, что не было похоже на человеческие волны жизни. Это были какие-то совсем другие волны, которые прятались между человеческими. Непривычно тонкие, темные, похожие на нити, вплетенные в обычные волны.
Он резко выпустил руку девочки и выдохнул. Ему стало не по себе, словно он дотронулся до невидимой паутины, которая оплела Иву.
Потом он вынул из кармана голубой камень, который передала ему утром Элина и, преодолевая отвращение, вгляделся в него. Так и есть, камень был комком той же самой паутины, клубком чего-то странного, что, казалось, не принадлежит этому миру.
Камни черных священников, их талисманы. Рассадники странной болезни, которая постепенно убивала степняков. Или … или, наоборот, делала их сильными и неуязвимыми, способными заживлять собственные раны.
Он положил камень на пол, подальше от себя, и задумался. Камень и нити отзывались в его памяти странными и очень древними воспоминаниями. Все домовики обладали способностью вызывать наследственные воспоминания. Кто-то ощущал их интенсивнее и ярче, к кому-то они приходили только во сне. Наследственные воспоминания складывались из ярчайших переживаний предков, тех, которые меняли судьбы отдельных семей и всего народа домовиков. Леонарду было достаточно закрыть глаза и вызвать перед глазами тот предмет, который казался ему особенно значимым, как воспоминания, – если они были в наследственной памяти – приходили в виде картин, которые вспыхивали перед глазами.