А если она, она сама? Что она вообще может против упыря и может ли?
— Сама в это веришь?
Скептическая ухмылка на морде упыря отрезвила, и Рита замерла. От зашкаливающего адреналина и зябкой сырости, царившей в этих подвалах, тело била мелкая дрожь. И хотя кирпичная стена, в которую она вжималась, была холодной и омерзительно осклизлой на ощупь, рядом с ней, казалось, было все же безопаснее, чем возле решетки и замершего за ней упыря.
Резко пахло плесенью и застоявшейся водой, которая была где-то совсем рядом.
Пес сделал еще один осторожный шаг.
— Я не хочу причинять тебе вред, но и отпустить не могу. По крайней мере, пока все не уляжется.
Рита тихонько всхлипнула.
В ее широко открытых глазах упырь видел свое отражение, и оно, искаженное, было таким неправильным, таким гротескно-изломанным и непохожим на человека, что даже он сам испытывал что-то похожее на гадливость. А вот на судорожно бьющуюся на бледной шее голубоватую венку, наоборот, смотреть было приятно.
И поднималась злость.
На эту трясущуюся девку, оказавшуюся там, где не следовало. На себя — полез предупредить, идиот старый, чтобы молодняк не высовывался, дел не натворил. Ага, как же. Молодняк-то как раз после этого предупреждения и решил поохотиться. Ты что, такого врага завалить…
Да уж, поохотились славно. Мало того, что полезли, несмотря на предупреждение, так еще и умудрились берегиню эту блаженную пристрелить средь бела дня… Замять будет сложно. Очень сложно. Причем как среди людей, так и среди своих.
Хотя тем двум идиотам, в принципе, последствия уже безразличны — одного псина порвала в клочья сразу, а со вторым будет чудо, если оклемается.
Их, лежащих сейчас рядышком недалеко от входа в злополучные эти потемкинские катакомбы, он видел мельком, но даже такого поверхностного осмотра ему, повидавшему за свою жизнь трупов больше, чем живых, было понятно — все там плохо. Тем более, рвал-то ярчук, а после него выжить…
Одна радость, что хоть этих двоих успели в клетку прикрыть. Только вот что с этим всем теперь делать?
Эх… Лучше бы он промолчал.
— Все же как было бы просто, если б вас обоих можно было просто убить.
Пес подобрался.
На Риту же в этот момент снизошло понимание, что нет, не отпустят. Ни сейчас, ни потом. Если эти твари не пощадили даже светлую золотую девочку, которая нужна была этому миру, как воздух, то разве пощадят они ее? Или, тем более, псину эту…
Разорванное, с обугленными ранами на месте укусов тело одного из тех двоих упырей, гнавшихся за ними, до сих пор стояло перед глазами. Да и второму тоже досталось хорошо. Но их много, а Волчек один. И он сейчас слаб…
А пес прыгнул.
Когти глухо скребнули по каменному полу, и уже в следующую секунду он всем телом ударился в решетку перед упырем. Звуки исчезли, и комнату накрыла оглушающая ватная тишина.
Она проглотила голоса, звуки дыхания и грохот пульса в ушах, забрала чуть слышные шорохи и звук капающей воды откуда-то из глубин коридора. И в этой неправильной, невозможной тишине решетка выгнулась, нарушая все законы физики, логики и здравого смысла.
Она тянулась, как нейлоновый чулок, медленно вытягиваясь в сторону упыря, отшатнувшегося к дальней стене каменного коридора, и почему-то сейчас Рита видела все — и его, и весь этот арочный коридор этого проклятого подземелья до мельчайших деталей, хотя и света-то здесь почти не было.
А ярчук беззвучно скалился и барахтался в своем металлическом сачке. Бил лапами, и от этих ударов пространство вокруг проминалось. Зверь пытался рвать его зубами и когтями, вспарывал с оглушительно беззвучным треском, отзывавшимся глухой болью где-то в затылке, но края этих прорех тут же схлопывались и срастались.
Рита закричала.
Она сжалась в комок, зажимая уши ладонями, но это не спасало от того вывернутого наизнанку звука, настолько неправильному, что ему просто не было места в этой реальности. Но он был. И ее собственный крик был таким же беззвучным и таким же оглушающе неправильным, болезненным.