На пол что-то упало с негромким металлическим звуком. Покатилось. И снова. Широко открытыми глазами Рита неверяще смотрела, как из густой черной шерсти один за другим выпадают и катятся по неровному полу деформированные металлические комочки.
Три… Четыре… Пять.
Выругалась негромко. Соскользнула с края лавки на пол, чтобы не потревожить измученную псину, обняла осторожно ладонями, прижавшись щекой к лобастой голове.
— Бедный ты мой…
Не ной, а? И так мерзко.
Мелькнула возмущенная мысль о том, насколько пакостная это все же тварюка, и Рита обиженно отстранилась.
А вот рук не убирай. У тебя силы даже больше, чем дури, так что от тебя не убудет.
— А ты не ошалел ли в край, душа моя?
Но руки — да, руки она послушно вернула, вслушиваясь настороженно, как во влажной тишине подземелья тихонько пощелкивают внутри этой необъятной косматой туши, смещаясь и становясь на место, сломанные кости. Прикрыв глаза, Волчек молча терпел. Сопел шумно, и иногда его дыхание сбивалось, когда внутри что-то похрустывало особенно громко.
Когда эти звуки наконец прекратились, Рита все же не выдержала, спросила:
— И зачем ты это все устроил? Самоубиться решил напоследок?
Желтый глаз приоткрылся, глянул презрительно.
Тебя, дуру, вытаскиваю. Ты ей помогла, я — тебе. Потроха еще немного срастутся и пойдем.
На решетку, перекрывающую вход в эту их комнатушку, Рита глянула с сомнением, но подниматься, чтобы проверить, откроется ли та в этот раз, не стала — все так же послушно держала руки на морде ярчука.
— А куда пойдем?
Страдальческий вздох Волчека звучал укоряюще, явственно давая понять, как же она достала его со своими глупыми вопросами.
Где безопасно, туда и пойдем.
— А почему не в степь? Я же могу туда выйти. И тебя тоже, наверное, смогу увести?
Сможешь, да.
Что-то в груди пса влажно хлюпнуло, заклокотало, и он сплюнул на пол крупный кровавый сгусток. Рита проводила взглядом этот комок, ощущая подступающую дурноту.
Только ты туда духом выходишь, а тушка твоя в это время тут остается. Упырям на радость.
Ой. Об этом она как-то не подумала.
Псина скривилась.
Никогда ты ни о чем не думаешь, безголовая.
Глава 37
С любопытством Мария рассматривала почерневший, словно опаленный над огнем, браслет на своей руке. Тонкая плетеная нить, россыпь плоских бусин из то ли цветного пластика, то ли полудрагоценных поделочных камней — с первого взгляда и не разберешь. Простая на вид безделушка, которую она все эти годы, Мария невольно скрипнула зубами, носила. И носила ведь, не снимая, послушно отдавая последние крохи своей сути. Сама не замечая, что носит.
Как и другие.
Подобные «украшения» здесь были у всех. Разные, но похожие. Простенькие сережки, кажется, с бирюзой, у Милы. Массивный гематитовый браслет на руке Димы. Какой-то беленький кулончик на тонюсенькой, но, твою ж, такой прочной цепочке, у Татьяны. Украшенный какими-то желтоватыми камушками крестик у Анны…
И повар, и другая прислуга — ведь все, практически все, кого она сейчас лихорадочно перебирала в памяти, тоже обязательно имели что-то подобное. У каждого была какая-то финтифлюшка, которую они носили, не снимая. Да и не снималось оно. И не замечалось.
У новенькой тоже такое имелось — короткая, по самым ключицам, цепочка с небольшой камеей. А на ней — тонкая овальная пластинка из светлого, молочно-зеленого камня. Смотрелось даже интересно. Правда, если не думать, конечно, что застежки на этой цепочке не было и в помине.
А вот Арсен… Да и Вадим Александрович тоже — на них ничего подобного Мария припомнить не могла. Как и на некоторых других обитателях этого имения. На охране.
Память возвращалась, но как-то фрагментировано, и появление этих разрозненных кусков путало не хуже, чем их отсутствие.
— И что теперь будем делать?
Влада смотрела хмуро. Задумчивая, напряженная, она явно пыталась сейчас что-то придумать, но сделанные выводы, судя по всему, ей принципиально не нравились.