Даже упыри хотят жить. А жизнь у них, к слову, была, что бы на то ни говорили легенды. И они ею весьма дорожили.
Так зачем же рисковать своей шкурой, если можно подставить другую? Подбросить эту хлипкую на первый взгляд, но такую аппетитную, наполненную горячей кровью и яркой силой жертву ей?
Старая упырица не просто прибрала к рукам слишком много власти — она подгребла под себя почти все, поставив свои желания, ничтожные на самом деле желания, выше даже вопроса выживания остальных. И вот теперь, когда мутное их болото всколыхнулось, а старая тварь занервничала, зашевелилась, быстро теряя привычную власть, силы и возможности, ее бдительность ослабла.
Так почему бы не воспользоваться шансом?
И если на первый взгляд решение казалось весьма удачным и даже по-своему изящным — стравить двух тварей между собой и избавиться от обоих, то с его воплощением в жизнь вышла осечка. Каким бы острым и хитрым ни был разум старого Игната, логику, присущую безумию, он просчитать тоже не смог.
А Зофка давно и прочно была безумна.
Так что, когда он пришел к ней, разозленной, внезапно выкуренной из ее старого и, казалось, такого защищенного логова, чтобы предложить помощь, сильную свежую кровь и хорошее убежище, та благосклонно все это приняла.
И даже позволила сопроводить себя до обещанного убежища, в котором для нее была приготовлена пища, ведь защищенные кровью и силой тех, кто без малого три века назад закладывал эти подземные ходы, катакомбы действительно были безопасны.
Правда, Рита с Волчеком, оказавшиеся в них чуть ранее и руководствовавшиеся той же логикой, с этим мнением сейчас бы не согласились, но поделиться своим печальным опытом с ней они в любом случае не могли.
Так что старая дубовая дверь, окованная заговоренной черной сталью, что веками исправно укрывала этот ход от взглядов простых людей, снова открылась — на этот раз для двух упырей.
Игнат почтительно пропустил вперед Зофку и прикрыл за ними дверь. Подхватил заранее припрятанный тут же, в самом начале хода в подземелья, массивный фонарь. Щелкнул тумблером. Таким, как они, свет был не нужен, но Зофке нравилось играть в людей, и приближенные ее это знали. Потакали.
Вот и сейчас Игнат в очередной раз ей подыгрывал в этой маленькой дамский прихоти. В очередной и, как он тайно надеялся, последней. Так почему бы и нет?
Что ж, в чем-то он был прав — эта поздняя прогулка городскими катакомбами действительно стала последней в их сосуществовании. Правда, немного не так, как планировал Игнат, но иногда наши желания сбываются вовсе не тем путем, каким мы бы того хотели.
Рита же, в это время усиленно пытавшаяся вскрыть-таки ту решетку, которую столь высокой для своей многострадальной шерстяной тушки ценой пытался выбить Волчек, замерла. Прислушалась. Где-то вдалеке, в глубине бесконечных этих коридоров, послышались шаги.
— Волчек, там кто-то идет? Мне же не кажется?
Шепот ее, совсем негромкий, вдруг показался оглушающим, и она вздрогнула. Попятилась вглубь комнатки, инстинктивно стремясь оказаться как можно дальше от этой решетки и как можно ближе к горячему, все еще тяжело дышащему зверю. Понимая, что эти несколько шагов не делают ее положение ни капельки безопаснее, но все же.
Ярчук поднял голову, и крупные пушистые уши дрогнули. Он приподнялся на лавке, принюхиваясь. Оскалился. И поди ж ты, морда песья, мохнатая, а то, что оскал этот полон отчаянной безысходности, Рита поняла явственно. И откуда-то пришло осознание, что произойдет сейчас что-то совсем для них нехорошее, и справиться с ним, судя по вот этому обреченному выражению его морды, у них не выйдет.
Упыри. Двое. Тот же и… Упырица. Старая. Очень старая, сильная.
— То есть без шансов, да?
Псина отвела глаза и промолчала.
Страшно. Рите никогда раньше не было так страшно и сейчас она потянулась к зверю. Обняла, зарывшись пальцами в длинную шелковистую шерсть, мягкость которой не смогла испортить ни пыль, ни кровь, ее пропитавшая.
Уходи в свою степь. Она тебя сохранит. Хоть как-то. И… лучше сейчас.
Рита тихонько заплакала.