Сейчас она сама была частью этой степи — того дивного Дикого Поля, которое осталось только здесь, на этой грани мира. И реки этой.
И табуна мелких лохматых лошадей, гонимого маленьким человечком. Его тело было сухим и коричневым от солнца, а одежда горько пахла потом и полынью. Он сжимал коленями мохнатые коричневые бока одной из лошадок и гортанно покрикивал, щелкая в воздухе хлыстом.
Она была змеей, разомлевшей на прогретом солнцем камне, и мышью-полевкой, торопливо грызущей найденный колосок. Она была…
Стук оборвался, и это почти понятое, почти пойманное удивительное чувство единения, осознания себя, как части мира, и мира, как части себя, исчезло. Неподъемной тяжестью обрушилась тишина, выбив дыхание.
— Слабая кровь. Дурная кровь, — старческий голос за ее спиной звучал равнодушно, но это было то безразличие, что пугало больше открытой злости.
Рита обиделась. Она же понимает, почти понимает, что ей шепчет степь. Самую малость лишь не может ухватить… А ведь уже почти ухватила, осталось совсем чуточку, еще бы…
— Пошла прочь.
В спину, прямо между лопатками, легонько ударила сухая маленькая ладонь, и от этого почти неощутимого касания Риту отбросило, швырнув с холма вниз. Она пыталась остановить свое падение или хотя бы как-то сгруппироваться, но тело было безвольным и непослушным.
А она все падала.
Катилась вниз, к подножью высокого холма, к тому пыльному травяному морю, что разом потеряло всю свою безмятежность, и сейчас бесновалось, хлестало колючими плетьми трав. Шипело. Тянулось к ней.
А потом Рита упала. Зеленые волны разошлись, чтобы принять ее, и снова сомкнулись, жадно спрятав от мира. Всем телом она рухнула на эту жесткую, иссушенную жгучим солнцем землю, и удар выбил из легких последний воздух так, что от боли брызнули слезы. И Рита проснулась.
Сидя на полу, запутавшаяся в одеяле, вместе с которым рухнула с постели, она не понимала, где находится. Пыталась отдышаться. Горло саднило, а на пересохших губах до сих пор чувствовался привкус горького дыма.
— Зашибись, поспала, — голос спросонья был сиплым и каркающим. Хотелось пить — так сильно, будто она и вправду провела те часы где-то в дикой степи, медленно поджариваясь между тем высоченным костром и палящим солнцем.
За окном давно разгорелся день, и сквозь приоткрытый на ночь балкон в комнату доносился обычный уличный шум — люди, машины, приглушенные голоса. Гулкие удары по мячу и тоненький звон сетки, в которую этот мяч влетал.
Рита поморщилась. Все тело болело, утомленное вчерашней слишком затянувшейся прогулкой и не менее долгой возней с цветами. А спина так вообще, судя по ощущениям, собиралась отвалиться после многочасового скрюченного сидения над цветочными ящиками.
Зато красиво. И запах в комнате сладкий, радостный. Летний. Цветы у балконных перил было видно даже отсюда, с пола. За ночь, похоже, они немного обжились на новом месте, напились водой, щедро вылитой в удобренную землю — привявшие кустики распушились и расправили поникшие листья. Мягко покачивались в такт слабым вздохам ветра пестрые венчики.
Красиво. Но запах все же одуряюще концентрированный, даже сны от него странные снятся… Реалистичные. Даже слишком реалистичные.
Воспоминания о сне были такими яркими, что ее передернуло. Да ну их, такие сны.
Рита кое-как поднялась и выпуталась из одеяла. Отбитый при падении бок болел, а на бедре наливался свежий синяк, будто бы и в самом деле катилась она по тому бесконечному склону холма, ребрами пересчитывая каждый ком ссохшейся под палящим солнцем земли. Только царапин не хватает для полной правдоподобности.
Царапины нашлись на руках — немного, но неприятные. Длинные такие, покрасневшие, они исчертили запястья и поднимались вверх, к локтям. Саднили от прикосновений.
Рита задумчиво потыкала в них пальцем. А ведь больновато.
Разум флегматично перебирал адекватные варианты их появления.
Вчера во время прогулки? Нет, не случалось ничего такого. Дома, когда разбирала покупки? Точно нет. В широкой мягкой кровати? Или пока летела с нее? В комнате вообще нет ничего, обо что можно так изодрать кожу.
Или на балконе? С цветами она провозилась до темноты, увлеклась. И устала, как собака, так что действительно могла и не заметить.
Только вот что там такого царапучего у нее может быть на балконе?
Шипя и ругаясь сквозь зубы, она похромала к залитому солнцем балкону. Выглянула. Пусто и просторно. Безопасно. Цветочки вот цветут, глаз радуют. Табуретка стоит, забытая с ночи. Земля немного просыпалась на пол. И?