— А если не хватит ресурса от двуногого скота, всегда можно проредить своих тварей. Вот тех двух, что сейчас вышли, как раз хватит, чтобы заполнить накопители. Потерять двоих лучше, чем потерять всех, правда?
Когда же Зофка, вдоволь наиздевавшись, наконец ушла, Тамара обессиленно рухнула в кресло. От перенапряжения частичный оборот сдержать не получилось, и тонкие когти с хрустом вошли в пластик подлокотников, раскрошив его в щепу.
Андрей молча принес ей воды в высоком стакане, но увидев, как дрожит протянутая к нему измененная рука с то появляющимися, то тающими дымкой когтями, напоил ее сам. И решительно сорвал с проклятого артефакта заполненный силой камень. Протянул Тамаре.
И, нахмурившись на ее слабые протесты, насильно сунул подвеску в руки.
— Возьми. Тебе сейчас нужнее.
Присел рядом с ней, внимательно глядя, как гаснет в камне теплая солнечная искра. И чем меньше света в нем оставалось, тем более человеческой становилась внешность сидящего напротив него существа.
Женщина.
Обычная женщина, в которой нет ничего странного и, тем более, страшного — ни клыков в широкой, по-жабьи растянутой пасти, ни черных провалов глаз. Ни длинных острых когтей на скрюченных пальцах.
Просто женщина — уже не юная, но зрелая. Красивая женщина.
Его женщина.
Камень погас.
— Посмотри на меня, — голос его звучал мягко, убаюкивая. — Мы постараемся, слышишь? Постараемся заполнить столько, сколько она сейчас хочет. И уедем. Бросим все и уедем отсюда. Справимся.
— Как?
Сейчас верить ему хотелось, как никогда. И уехать… Она давно мечтала вырваться из этой паутины, что сплела вокруг них всех Зофка. Мечтала и надеялась. И не верила, что тварь отпустит. Такие, как она, никогда не отпускают своих жертв.
— Та девчонка, у нее до сих пор должен оставаться манок. Слабое воздействие, но есть. Будете тянуть — все вместе. И старшие, и младшие. Сгорит? Ну и мать ее так. Лишь бы пришла, лишь бы хватило ее сил на все камни. И уедем.
Он осторожно забрал из ее рук уснувший камень и бросил на стол. Бережно взял ее сжатые руки в свои ладони и мягко погладил, успокаивая.
— А если не получится? Если она все же сорвется и не придет…
— Придет. Придет, приползет, сдохнет в процессе — без разницы. Но она вернется и камни наполнятся, слышишь? — В голосе его плеснулась злость, но тонкие женские пальцы под ладонями Андрея дрогнули, и рык этот тут же снова смягчился до нежного шепота. — Ты хотела уехать, я знаю, и мы уедем. Куда скажешь.
Тамара прикрыла глаза.
Поверить. Как же хотелось сейчас поверить в то, что это получится…
— Но если все же не вернется? Манок у нее, он цел, но с ней что-то не так, и я не понимаю, что происходит. Если она не отзовется? Зофка же не шутила, она выпьет девочек…
Глаза Андрея нехорошо прищурились.
— Не успеет. Если дозваться до девки не получится, то Зофку упокоят, — он чуть повысил голос, не дав протестующе вскинувшейся было Тамаре вставить ни слова. — Она же не только нам портит жизнь, правда? И клятвой они, в отличие от нас, не связаны.
И впервые за долгое время в душе Тамары затеплилась робкая надежда.
* * *
— Влада? Да, Витовтова взяла академку.
Пожилая преподавательница негодующе поджимала тонкие губы, покрытые плотным слоем темно-вишневой помады. В молодости женщина, похоже, была красива той яркой, хищной красотой, что к старости нередко превращается в почти сказочное уродство. Резкие черты лица и вечно недовольное его выражение, еще больше обострившее их, закрепившее в этакую маску вечной злости.
Зато преподавателем, как ему уже успели шепнуть, она была хорошим, весьма талантливым. И на удивление занятым — гоняться за ней пришлось почти неделю.
Всех остальных преподавателей он вполне успешно выловил и аккуратно расспросил в предыдущие дни, параллельно поймав даже нескольких сокурсников Влады, но ни те, ни другие его ничем особо порадовать не смогли.
Училась, общалась — это да, но о своих планах и, тем более, причинах, по которым решилась сделать паузу в учебе, она никому не говорила, отговариваясь дежурным объяснением про «семейные дела».