Но перемен этих ей хотелось до зудящих пальцев, до крика.
Глава 16
Что же происходит с Анной? Этот вопрос Марию после произошедшего не отпускал.
Ведь надо бы сообщить управляющему, что одной из работниц дома плохо — ей же явно нужна помощь. И было бы правильно об этом сказать. Вполне разумно.
Но почему-то Мария молчала. И в первый день. И в следующий. И все остальные эти дни она честно собиралась подойти к Вадиму Александровичу, чтобы рассказать, но что-то в ней противилось этому решению. И каждый раз находились причины этого не делать. Аргументированные и адекватные, но…
Анна же, с которой они почти всегда, как-то так сложилось, были неразлучны, стала ее избегать.
Их не ставили больше в одну смену. Они как-то перестали сталкиваться в бесконечных коридорах хозяйского дома — таких больших и вместе с тем таких тесных, что никогда в них никто не оставался надолго один, всегда кто-то кому-то встречался. Но Анна в них ей больше не попадалась.
И даже в комнате, которую Мария делила с Анной и еще двумя девушками — их всех селили по четверо — умудрялись почти не пересекаться, хотя это, казалось, в таких узких границах было практически невозможным.
Ном ведь не пересекались?
Еще через пару дней слуги узнали, что ту самую новую кошку, которая «ты что, восемь тыщ!», продали новому хозяину.
За ней приехала большая темно-вишневая машина, в которую бережно погрузили просторный пластиковый бокс-переноску. Туда же двое молчаливых крепких парней, приехавших в этой же машине, перенесли и вольер со всей его начинкой.
Уехали.
Сплетни об этом отъезде в их маленьком мирке кружили еще долго.
А еще через два дня Анна исчезла.
Когда в тот вечер Мария пришла после работы в их комнату, то первым, что она увидела, был опустевший уголок Анны. Постель ее была аккуратно застелена, а прикроватная тумбочка, на которой обычно стояли разные личные мелочи, была чиста, пуста и закрыта.
Неужели исполнила-таки то странное свое желание и уехала, бросив все? Мысль была вполне логичной, но все равно что-то царапало. Что-то не то.
Пользуясь тем, что в этот момент кроме нее в спальне больше никого не было, Мария метнулась к шкафу Анны. У каждой их них он был свой — довольно просторный, на несколько отделений, и в своем шкафу Анна хранила не только одежду и обувь. В нем нашлось место и куче разных мелочей, и небольшой картонной коробке с кистями, красками и карандашами.
Распахнула дверцы. Замерла.
Вещей не было. Никаких. Абсолютно пустой шкаф. Не осталось даже запахов. Ни лавандового мыла, которое Анна любила нежной любовью, ни сладко-медового запаха акварели.
Пустота.
В тумбочку она тоже заглянула. И под кровать. Даже матрас приподняла, проверив, не осталось ли чего, спрятанного под ним. Естественно, ничего не нашлось. Ни вещей, ни одежды, ни, тем более, записки, на которую Мария, хотя и понимала, насколько детская, наивная это идея, все же немного надеялась. Вообще ничего.
Аккуратно поправив разворошенную постель и закрыв дверцы, пока никто ее не застал на месте преступления, отошла от чужого закутка. Огляделась.
Больше в комнате на первый взгляд ничего не поменялось. Хотя… Вот здесь, на стене раньше ведь висел рисунок — рисовать Анна очень любила и в свободное время часто сидела с карандашом над скетчбуком. Рисунки у нее, надо признать, получались вполне неплохие. Всем нравились.
Так несколько простых карандашных набросков оказались у соседок по комнате, а пара небольших акварелек даже поселились в комнате под стеклом, в простеньких тонких рамочках. Девочкам рисунки эти нравились.
И ей Анна тоже дарила, как она их называла, эти свои работки.
Ведомая смутным беспокойством, Мария потянулась к уже своей тумбочке. В ней кроме разных нужных вещиц и милых сердцу мелочей лежал и блокнот, между страниц которого был вложен один из таких рисунков — тот, что подарила ей когда-то соседка по комнате. И рисунок этот Марии очень нравился. Небольшой пруд в приусадебном парке госпожи Солодовской сам по себе был красив, а Анна весьма талантливо перенесла эту умиротворенную красоту на бумагу.
Тонкие летящие штрихи, мягкие полутени — и прудик тот, и старая ива, опустившая к воде тонкие ветви, и крохотная ажурная беседка выглядели объемными, почти настоящими. Сама Мария способностей к рисованию не имела, поэтому чужое мастерство вызывало в ней настоящий восторг, а приятельница ее, надо признать, была талантлива.