Но злая мысль, так и недооформившись, растаяла почти бесследно, оставив после себя лишь слабое удивление. И чего ее так зацепило? Ну, пятна и пятна. Отстираются.
Рита спешила домой.
Вкусный ужин и, наверное, какой-то интересный фильм. Или даже сериал. Их там много должно было появиться за эти несколько лет, что она работала, не видя белого света, так что ее ждет действительно приятный вечер. И не один.
Много-много свободного времени, которое можно наконец-то просто потратить на себя, вспомнить все те планы и мечты, которые бесконечно откладывались из месяца в месяц, и просто их воплощать. Все лето впереди, и оно ее, только ее!
Рита счастливо рассмеялась, улыбаясь этому чудесному теплому вечеру. На душе было легко-легко, а мир вокруг, как в далеком детстве, казался светлым и прекрасным, открытым для нее всеми своими чудесами.
Она безмятежно пожелала доброго вечера вечно сидящей у подъезда троице пожилых соседок. Сейчас они были для нее такими замечательными, настолько милыми и добрыми бабушками, что и их она тоже одарила счастливой улыбкой.
Почти пританцовывая, Рита вспорхнула по ступенькам подъезда, и, пикнув ключом по кнопке домофона, скрылась за тяжелой металлической дверью подъезда.
Бабки проводили ее удивленными взглядами. Молча переглянулись.
— Наркоманка? — неуверенно предположила одна из них.
Вторая фыркнула.
— Ну, чего сразу наркоманка. Может, ее замуж кто позвал наконец? Вот и радуется, бедолашная.
— Проститутка! — радостно заключила третья.
На том и порешили.
Глава 3
— Опять она притащила.
— Еще одну?
— Ага.
— Ну, не ей же за ними ухаживать, так почему бы и нет?
В центре большой светлой спальни стояла уборочная тележка, и две горничные споро порхали вокруг нее, наводя порядок в комнатах. Одна быстро перестилала постель, а вторая, стоя на складной лесенке, чистила ручным пылесосом тяжелые шторы.
В одинаковых светло-серых платьях, с гладко зачесанными, собранными в тугие узлы волосами, они были очень похожи. Почти как сестры.
Хозяйке такое нравилось — чтобы прислуга в доме была похожа друг на друга. Нелепость, да. Но у нее было желание, были деньги и… И почему бы нет?
Так что госпожа играла в куклы, как тихонько фыркали между собой слуги. Сейчас вот, например, цвет униформы у всех был серым, разнились лишь оттенки. Светло-серые одинаковые платья у горничных. Темно-серое платье — у экономки. Угольно-серый костюм у шофера. Голубовато-серый — у садовника.
Но серый Марии нравился все же больше, чем темно-синий, который был до этого почти год. И, тем более, чем бутылочно-зеленый, который продержался в доме почти два года. Он вообще никому не шел, и прислуга, обряженная в эту форму, походила на не очень свежих утопленников.
И отчего-то Мария была уверена, что госпожа Солодовская так долго его не меняла именно из-за этого. Но, конечно же, мнение свое она держала при себе — потерять место ей не хотелось, поэтому вовремя промолчать или, наоборот, вовремя говорить нужные слова, когда их от нее ждут, она научилась здесь в первую очередь.
— Хоть симпатичная?
— Не-а. Обычная почти, — голос Анны, ее напарницы, понизился до заговорщицкого шепота. Она выключила пылесос и подошла поближе, ведь работа работой, а посплетничать всегда нужно. — Даже страшненькая. И дурная. Говорю тебе, Арсен с ней намучается.
Мария вздохнула. Работать здесь было довольно комфортно, и платили хорошо, но вот их хозяйка… Почему-то она до сих пор немного пугала. Нет, эта безупречно элегантная женщина, уже почти вошедшая в тот возраст, когда красивая зрелость плавно приближается к поре красивой старости, была добра. Умна. По-своему даже заботлива к работавшим на нее людям.
Но было в ней что-то такое, от чего по спине иногда скользил холодок — какой-то слишком уж практичный интерес во взгляде, который Мария иногда ловила на себе. На других. Так смотрят на вещи, с которыми что-то происходит… Что-то интересное. Пожалуй, даже более интересное и важное, чем сами эти вещи.
— Ее как выпустили, так она там драку устроила. И погром. Орала, как резаная, кидалась. Арсену пришлось ей успокоительное колоть, а она ему все равно пол морды располосовала. Я ж говорю, что дурная.