Дмитрий горько скривился, не поднимая глаз от чашки. На Леру ему смотреть было, пожалуй, неловко — хоть он и говорил себе, что она уже давно взрослая и совсем не такая беззащитная, какой ее привыкла считать семья, его грызла вина. Втягивает же девчонку…
Но все равно уже поздно — теперь сама не отстанет.
— Олег тогда уже давно уехал обратно, а мы все еще искали. Я искал. А потом примерно также пропали еще несколько — вроде случайности, и связи никакой между всеми ними нет, но… Трое. Каждые два года, как по графику. И все они из молодняка, одиночек, которых сразу и не искали.
Лера слушала. Внимательно так, сосредоточено. Молчала. Она взобралась с ногами на стул, как на насест, и скрутилась на нем, нахохлившись, в нескладный комок. По-птичьи склоняла к плечу свою светло-каштановую свою голову. Смотрела, не моргая.
Вот хорошо, что мать не видит — крику опять было бы… А смысл тут кричать?
— Влада подросла. Учиться уехала. Ну, по крайней мере, отцу так сказала. А сама, очень на то похоже, решила влезть в эту всю историю — брата найти. И влезла. Ее вот теперь тоже ищем.
Круглый золотисто-карий глаз заинтересованно подмигнул. А радужка снова расплылась, заполнив собою почти всю поверхность глаза — большого, выпуклого, теперь уже совсем не похожего на человеческий. И круглая бусинка зрачка в нем смотрелась совсем крохотной.
Дмитрий поморщился. Отвернулся. Все же иногда сестру, поднимающую крик за такое вот демонстративное поведение, он понимал. Дурит же девка, специально ведь дурит. Знает, что их это бесит, и развлекается. Ребенок… Да никакой она уже не ребенок. Ни в одном ребенке столько дурости не поместится!
— Ага. А от меня что нужно?
— Влада, похоже, что-то нашла. Не просто же она пропала? — За окном уже светало, так что и Олег вот-вот должен спуститься, поэтому Дмитрий снова вернулся к плите и теперь быстро раскладывал еду по трем тарелкам. На запах точно приползет. — И как я понял, она могла оставить отцу… подсказки, что ли. Ну, или что-то похожее. Вот их и нужно выловить.
Тонкие губы сидевшего за столом существа растянулись в восторженной ухмылке.
— Ух ты, да у нас тут прямо сказочка! Ну, — поймав непонимающий взгляд дядюшки, она нетерпеливо цокнула языком, — ну же, дядя Дима, не такой ты старый, чтобы не помнить сказок. Гензель и Гретель. Хлебные крошки и пряничный домик. Будем искать ведьму, да? Уиии!
Она быстро-быстро захлопала в ладоши, состроив нарочито восторженную рожицу. Дмитрию стало гадко. Все же ребенок, но ребенок глупый и злой.
Рыкнул:
— Переигрываешь. Хватит!
И Лерка обиженно нахохлилась, сразу став похожей на мокрого воробья. Отвернулась, сжавшись в комочек, и теперь она как никогда походила на ребенка. Мелкий угловатый подросток с довольно некрасивым лицом.
Несчастный. В глазах — сейчас просто больших и вполне человеческих — задрожали слезы.
Мысленно выматерившись, Дмитрий медленно выдохнул, пытаясь успокоиться. Ну почему каждый раз эта мелкая поганка умудрялась довести его до белого каления? Ведь она же явно развлекается, а потом перекручивает все так, чтобы он чувствовал себя виноватым. Как же, деточку ранимую обидел, такую ранимую и особенную их крошку. Голос на нее повысил. Изверг.
— Ну ты это, прости, мелкая. Все на нервах, вот и сорвался. Я ж не со зла.
Большая мозолистая ладонь осторожно погладила, утешая, коричневатые прядки-перышки.
Тихие всхлипывания тут же прекратились, а голова под его ладонью резко повернулась почти на сто восемьдесят градусов.
Да твою ж мать!
Хотя руку он отдернул, не удержался, зато слова, так и вертевшиеся на языке, удержать смог. И хорошо, а то очередную порцию обид разгребать пришлось бы… Долго.
И сколько лет он с этой поганкой мелкой возится, а к ее фокусам никак не привыкнет.
Желтые глаза хитро прищурились.
— А мышки есть?
Перемать!
Зубы все же скрипнули, и племяшка довольно осклабилась. Что поделать, бесить свою семейку она любила и делала это, надо признать, уже профессионально. Так сказать, многолетний опыт.
И непрошибаемая дурость, которую она никак не перерастет. Огребет же когда-нибудь за нее проблем — и сама, и с семьей поделится.