Открыв посудный шкаф, привычно потянулась за тарелками. Замерла — взгляд зацепился за стоявшую в самом дальнем углу шкафа стопку сервиза, случайно, по сути, купленного. И давно, уже несколько лет назад.
Изящный, воздушный. Японский белый фарфор, настолько тонкий, что сквозь него чуть ли не газету на просвет можно читать.
Хрупкий до бесполезности. Но красивый. Наверное, самая бесполезная покупка в ее жизни. Но ведь красивый!
Нерешительно коснулась фигурного края тарелок. Осторожно провела пальцем.
Она вообще тогда чисто случайно попала в тот магазинчик — начальнице срочно понадобилось передать папку с документами заказчику, и ей пришлось лететь с ними на другой край города. Погода была мерзкой, и все в офисе как-то резко оказались заняты. Кроме нее, ведь она же всегда была хорошей девочкой, ответственной. Вот ее и послали.
А когда она вышла от заказчика, начался такой ливень с практически штормовым ветром, что ее старенький зонтик просто не выдержал, оставив наедине с бушующими вокруг потоками воды. И та дверь, замеченная чисто случайно, показалась спасительным выходом. Промокшая и несчастная, сжимая в руках ощерившийся изломанными спицами зонт, она юркнула в дверь маленького магазинчика, даже, скорее, лавочки…
Тихо звякнул колокольчик, и стеклянная дверь с причудливой ручкой — такая тонкая и ненадежная на вид — мягко закрылась, отрезая ее от шума стихии, яростно бушующей снаружи. А в магазинчике было удивительно тихо и уютно.
И в этой тишине звук даже не капающей, а буквально льющейся с ее одежды воды казался оглушающе громким. У ног сразу же натекла лужа, которая на нежно-кремовом полу выглядела откровенно уродливой, грязной и неуместной.
Как и она сама.
В тот момент ей стало настолько стыдно за весь этот беспорядок, ею же принесенный в этот маленький уютный мирок, что она даже малодушно попыталась сбежать, выскочить обратно на улицу. Не успела.
Откуда-то из глубины магазинчика появилась хозяйка. Немолодая, но очень ухоженная женщина в элегантном платье шагнула в зал и замерла, с легким удивлением рассматривая посетительницу.
Рита почувствовала, как щеки заливает краска.
— Простите, я не хотела… — она неловко переступила, и в размокших балетках хлюпнула вода. — Я… Я уже ухожу.
Она потянулась к двери, спеша поскорее оттуда убраться, но мягкий голос, раздавшийся за спиной, заставил остановиться.
— Куда вы, дитя? Вы же совсем промокли. Я просто не могу позволить вам вернуться туда — так.
И Риту мягко подхватили под локоть, увлекая прочь от двери и вспыхивающих за ней молний.
— Хотите чаю? У меня как раз заварился. И даже печенье к нему найдется.
Будто сам собою из рук исчез сломанный зонт, а вместо него в ладонях оказалась чашка с восхитительно горячим чаем. А Рита, сама не понимая, как это получилось, сидела в крохотной кухоньке за торговым залом, окруженная уютом и удивительным спокойствием
Татьяна, как представилась ей хозяйка «Звонкого фарфора», несмотря на робкое сопротивление своей гостьи, закутала ее в мягкий плед, нашедшийся в одной из кладовочек. Откуда-то появилось белоснежное пушистое полотенце, которым ей замотали волосы, и другое, попроще — которым Татьяна ловко промокнула ее одежду. И удивительное дело, но вещи от этого практически сразу высохли.
А как исчезла оставленная ею у порога грязная лужа, Рита даже не заметила — она завороженно крутила в руках выданную ей чашку. Тончайший фарфор цвета слоновой кости выглядел до невозможности хрупким. Воздушным.
И абсолютно неуместным в ее руках.
Когда она немного отогрелась и получше рассмотрела, что именно держит в озябших ладонях, ей даже стало не по себе — со своей криворукостью, помноженной на патологическое невезение, она старалась держаться от подобных вещей подальше. Но когда попыталась торопливо отставить эту воздушную красоту подальше, Татьяна не позволила.
— Это всего лишь посуда. Да, красивая, да, хрупкая, но посуда. И поверьте, ее создали именно для того, чтобы ею пользоваться, а не держать за стеклом, как в музее. А хорошие вещи — такие вещи — делают жизнь немного приятнее и светлее. Так что пейте, милая, пока чай не остыл.
И Рита пила. Таскала из такой же хрупкой на вид вазочки круглые крошащиеся печенюшки, украдкой слизывая сладкую сахарную посыпку с ладони. Грела пальцы об изогнутые бока чашки и смотрела на свет сквозь ее край. И удивлялась своим ощущениям, ведь в те мгновения ей казалось, будто в душе ее что-то меняется. Восстанавливается и оттаивает, становясь цельным и… Светлым?