Кувшин ветру особенно понравился — высокий и тонкогорлый, с изогнутой причудливо тонкой ручкой, он пах незнакомо и потому маняще вкусно. И ветер осторожно лизнул покрытый тонкой чеканкой бок. Зашелестел разочарованно, оттолкнул, ударив мягкой лапой, но тот устоял. И даже не покачнулся.
Совсем как любопытный кот. Сравнение показалось Рите удачным и до того забавным, что она тихонько рассмеялась. А ветер обиделся.
Взвыл возмущенно, выскользнул из шатра и закружил, поднимая пыль, вокруг нее.
Обдал украденными запахами специй и благовоний. Хлеба. Фруктовой кислинкой и сладостью свежего молока. Взмыл к редким облакам, на лету теряя награбленные эти запахи, и они упали ярким бисером, затерявшись среди трав. Сам же он, засвистев обиженно, рассыпался легкими воздушными потоками где-то в вышине.
— Нет, ну точно кот!
Степь, наблюдая за ними, довольно улыбалась. И в правду, как кот. Этих мохнатых зверьков, таких забавных в своей гордой самостоятельности, она помнила, и они ей нравились. Когда-то они даже жили здесь, с ней, но потом, когда опустевшая степь ослабела, многие ее обитатели исчезли. И эти в том числе.
Ушли? Хорошо, если так. Зла на них она в любом случае не держала, лишь надеялась, что они именно ушли, а не погибли, ослабнув вместе с ней… Их почему-то было особенно жаль. Но ничего. Все вернется. И эти деловитые меховые клубки — тоже.
К шатру синеглазая гостья пришла, когда солнце уже исчезало за пламенеющей нитью горизонта, а земля, теряя накопленный за день жар, постепенно становилась все холоднее. В полумраке оглушающе громко пели цикады, и ночь, стылая степная ночь, уже готовилась вступить в свои права.
Сидевшая у костра молодая женщина выглядела отрешенной и, кажется, даже почти не дышала. Лишь бездумно смотрела в огонь из-под прикрытых ресниц, настолько завороженная изменчивым танцем пламени, что даже не заметила, как ее уединение прервали.
Гостья постояла немного, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Так и не дождавшись хоть какой-то реакции от замершей неподвижно хозяйки этого места, решилась все же шагнуть в круг света, не дожидаясь приглашения. Хотя оно вроде бы уже было дано, но…
Ей просто было страшно.
— Спасибо, что не оставила там. И что не уничтожила. Я… Таких, как я, нужно уничтожать.
Из зыбкого полусна, в который Рита погрузилась, сама того не заметив, она вынырнула резко, и пробуждение это было не самым приятным. Звуки, запахи, ощущения — все, что окружало ее, включилось словно по щелчку пальцев и навалилось душным одеялом, оглушая переизбытком информации.
От гостьи почему-то пахло туманом — влажным, осенним, пропитанным пряными запахами палых листьев и уже начинающей преть травы. И чуть-чуть тленом. Едва ощутимо, на грани восприятия, но Рита уловила.
Обернулась.
От резкого этого движения пришедшая дернулась, отпрянула испуганно. И оскалилась, обнажив обычные, вполне человеческие зубы, но быстро взяла себя в руки. Больше она не пятилась, но смотрела все еще насторожено.
Глаза… Хозяйка этого места — или же та, кто просто имела право им распоряжаться — смотрела на свою гостью, а в глазах у нее по-прежнему отражался огонь, сейчас уже оставшийся за спиной. И плясал, извивался в ее радужках крохотными кострами, живыми и подвижными.
Отражение, жившее своей жизнью, и попавшееся на своей забывчивости.
Но вот она моргнула, фокусируя взгляд, и огни эти угасли. Или спрятались?
— Уничтожать, — Рита устало поморщилась. — Нет. Таких, как ты, нельзя создавать. Садись.
Она похлопала ладонью по расстеленному прямо на земле одеялу. Сложенное в несколько раз, оно было толстым и мягким. От него приятно пахло сухими травами и чуть-чуть сухой степной землей. И полынью.
Тонкие ноздри дрогнули, вбирая этот запах. Сознание же, еще слишком остро помнившее свое посмертие — долгое, мучительное, наполненное обидой, болью и голодом, обожгло инстинктивным страхом.
Страх этот был замечен.
— Не бойся, здесь тебе ничего не грозит. Ни как человеку, ни как сущности. Хотя ты, — Рита задумчиво разглядывала ту, что стояла рядом, — ты, похоже, и не то, и не другое.